24 апреля исполнилось 125 лет со дня рождения видного представителя осетинской интеллигенции, первого профессора — осетина Бориса Андреевича Алборова. Он оставил весьма обширное наследие, и одно из ведущих мест в нем занимают вопросы истории государства и права Осетии и, в частности, такого явления, как абречество.

К теме абречества на Кавказе Алборов обратился в начале 20-х годов прошлого века по заданию Кабинета изучения преступности НИИ Северного Кавказа, работавшего в Ростове-на-Дону. Результаты исследований ученый изложил в книге «Осетинские абречьи песни». Борис Андреевич изучал абречество как социально-политическое явление жизни народов Кавказа и, в частности, Осетии, анализируя так называемые «абречьи песни».
Абречество появилось у народов Кавказа задолго до присоединения Кавказа к России. И Алборов стремился выявить социальную обусловленность появления абречества, решительно не соглашаясь с тем, что горцы «рождались» абреками, и страсть к абречеству «влита» в них с материнским молоком. Одной из причин абречества выступает разложение патриархального строя, когда народные обычаи устаревают и в условиях нарождающегося феодального строя развивается инициатива отдельных личностей.
Абречеством могли заниматься не только ради собственного пропитания, но и во имя романтики и подстрекаемые «благородными побуждениями». Поводом к абречеству часто служила защита слабых и угнетенных от безответственных старших в роде, а позднее — от правительственной власти.
Становясь абреком, человек не всегда погибал нравственно, наоборот, зачастую его подвиги после смерти воспевались потомками в народных сказаниях и песнях. В других редких случаях, завоевав, то есть «освободив» аул от власти феодала, абреки сами становились его владельцами — феодалами.
Алборов первым среди горской интеллигенции Кавказа провел тщательный социологический и этимологический анализ термина «абрек». Он солидаризировался с другим видным кавказоведом Пфаффом, что слова «варяг» и «абрек» — «одно слово и одно дело», и приводил термины народов Кавказа для обозначения этого явления. Скрупулезно изучая аналоги этого термина у аварцев, абазинцев, кабардинцев, абхазов, мингрелов, сванов и других, Алборов пришел к выводу, что это слово в своей основе имеет иранское происхождение и обозначает в буквальном смысле человека, скрывающегося от общества, с которым у него произошел конфликт.
Исследуя причины появления абречества в Осетии, он отмечает, что, начиная с XIV века, Северная Осетия попадает под религиозное и межэтническое господство кабардинцев, а Южная — грузин. Грузинские феодалы стремились сделать осетин своими крепостными, помещики Южной Осетии продавали осетин в рабство, заставляли их отбывать тяжелые натуральные повинности подчас совершенно бесплатно, да еще с оскорблением личного достоинства отбывающих повинность.
Это привело к появлению первых осетин-абреков в Южной Осетии. История хранит память о Тате, Илико, знаменитых «Гудских разбойниках», промышлявших в окрестностях Гуд-горы. В общественном сознании осетин остались образы осетин-абреков Хазби Аликова, Беслана Шанаева и других.
Появление русских войск было встречено осетинами как избавление от грузинской феодальной гегемонии. Однако в тридцатые годы XIX века и в Северной, и Южной Осетии происходили народные восстания, которые были жестоко подавлены правительственными войсками. Причина восстаний, по мнению Алборова, заключалась в подстрекательстве против русских, которые вели грузинские царевичи и турецкие эмиссары. Осетины, привыкшие к независимости и к суду согласно народным обычаям, никак не могли примириться и с русским военным судом.
Честь и доброе имя осетина охранялись им ничуть не меньше, чем его имущество. Принцип кровной мести является одним из основополагающих в жизнедеятельности осетин всех сословий того времени. Оскорбления словесные и действием почти всегда заканчивались убийством виновника, кровная месть в значительной мере переживала своих зачинателей и опустошала целые фамилии.
Весьма своеобразно в контексте сложившегося в общественном сознании стереотипа о чести рассматривает Алборов такую категорию преступлений, как воровство и набеги. «Осетин отправлялся в путешествие — «балц», и оно превращалось в набег с целью узнать жизнь людей и поживиться чем-нибудь. Во время этих путешествий-набегов завязывались знакомства с представителями влиятельных фамилий других народов, которые часто продолжали с ними странствия по белу свету.
Таким образом, организовывалась значительная группа прекрасно вооруженных людей, которые угоняли целые табуны лошадей, быков, коров и овец и, даже, бывало, похищали пленников и пленниц… «Это не было воровство. Это не было и разбоем в современном смысле слова. Это было удальство, это было удовлетворение своих насущных потребностей. Это была реакция против опасности умереть голодной смертью. Участники такого набега были героями, рыцарями», — писал Алборов.
Данные общественные отношения наложили свой отпечаток на религиозные верования осетин, в языческом пантеоне которых особое место занимал Черный всадник — «Сау бараг». Это — покровитель воров и разбойников-абреков — антипод «Белого всадника», каковым являлся в представлениях осетин Святой Георгий — Уастырджи.
Если ранее, до распространения в Осетии русского (российского) законодательства община не выдавала укравшего или убившего, то с введением принципа круговой ответственности под угрозой штрафных санкций преступников стали выдавать представителям власти. Однако все еще сильны были пережитки представления о необходимости родового покровительства, факты выдачи воров не стали не только всеобъемлющими, но и, как отмечал Алборов, «быть доказчиком — звание весьма презренное во мнении народа».
Алборов детально описал круговую поруку, царившую не только в осетинском обществе, но и в обществе криминальном. Причем данное явление уже было характерно для Кавказа середины XIX века. Сказывалась ситуация, когда воры всех округов были знакомы «если не лично, то по слухам, и таким образом составляют целое сообщество воров, взаимно помогающих друг другу. Вор осетин едет в гости к вору кабардинцу или ингушу или чеченцу. Точно так же и к нему приезжают воры — гости и с его помощью или по его указанию воруют, словом выходит круговая порука воров, весьма вредная для общества».
Вхождение Осетии в состав России изменило представление о чести и праве. Поначалу осетинское обычное право действует параллельно с российским законодательством, у каждого — свой предмет ведения, но постепенно второе начинает преследовать первое. «Начинает рядом с обычаем действовать и русский закон, — пишет Алборов. — Воровство, разбой уже не поощряются — караются. Недружелюбно начинает относиться к вору-разбойнику и пахарь, у которого выкрадывается скот. Перед убийством вора и разбойника никто не останавливается, и складывается новый идеал жизни».
Подытоживая сказанное, надо отметить, что в изучении абречества Алборов продемонстрировал подлинно научный подход к изучаемому явлению. Он заключался в комплексном многофакторном, поликультурном и междисциплинарном анализе внешне однозначно негативных действий. В абречестве Алборов нашел и показал всем не только криминальную составляющую, но и высокие идеалы гуманизма.«Северная Осетия»