Вопросов к североосетинскому муфтию Хаджимурату Гацалову у корреспондента «15-го Региона» Заура Фарниева было много. За несколько лет их собралось около сотни. Однако поговорить обо всех не получилось даже за три часа интервью.

— Осетины — язычники?

— (вздыхает) Вопрос тяжелый. Осетины не язычники и никогда ими не были. Язычество — это уход от веры. А осетины говорят «Иунаег баерзонд цыдджын Хуыцау, аембал каемаен наей». Это есть свидетельство единобожия, в переводе «ля Илла ин Аллах». Но те действия, которые происходят после этого, или по недоразумению или по непонятию.

— Это вы о чем?

— Это когда они начинают говорить о других… Уастырджи, Уасилла. Когда начинают им поклоняться и называть ангелами, это уже не единобожие. Я бы назвал это грехом. Никто ведь не против, чтобы к ним относились с уважением, но обращаться и взывать можно только к всевышнему! Вот и все.

— Насколько мне известно, все мусульмане стремятся жить по шариату. Как это соотносится со светским устройством государства? Нет ли здесь противоречия?

— Все осетины — и мусульмане, и христиане, и те, которые не веруют, говорят, что надо жить по агъдау. Это разве входит в противоречие со светскими законами? Нет. Я тебе больше скажу — весь агъдау вышел из шариата: одежда, нормы поведения, отрицание пития, уважение к человеку.

— Я несколько иное имел в виду. А именно шариат как нормы права. Скажем, отрубить руку, побить камнями…

— Ну, этой части же у нас нет.

— А это нормально, когда одна часть шариата исполняется, а другая нет?

— Да. Потому что мы живем в этом государстве и по его законам. А в нем нет шариатского устройства и правосудия. Другое дело, что в Дагестане есть случаи, когда некоторые гражданские дела, такие, как взыскание долгов, какие-то бытовые споры решаются по шариату. И не только там такая картина. Почти по всему Кавказу, кроме Северной Осетии, это практикуется. Но в полной мере даже вопросы гражданского права решать по шариату невозможно. Для этого нужно принимать новые законы, менять конституцию. Тем более для того, чтобы рассматривать какое-либо дело в шариатском суде, необходимо согласие обеих сторон. А если одна из них отказывается, никакого шариата не будет. К сожалению. Люди не воровали бы, не убивали, не мошенничали. Бывает так, что даже из соседних республик к нам обращаются за советами по шариату.

— Вы сказали, что общаетесь с соседними республиками. А насколько тесно? В частности, с восточными соседями.

— Каких-то совместных мероприятий и взаимодействия у нас нет. Хотя у нас есть люди, которые хотят контактировать с ними. В частности, приходили ко мне ребята и говорили, что им надоело жить в том состоянии с соседями, в котором мы сейчас живем.

— Что за состояние?

— Неопределенности и вражды. С обеих сторон есть такие люди, которые хотят общаться. И я с ними хочу общаться. Потому что не общаться нельзя. Скажем, когда я бываю в Москве, разговариваю с нашими ребятами там. И они мне говорят, что они страдают из-за постоянных стычек. То есть, если драка не один на один, то противоположная сторона оказывается более организованной, старшие их прикрывают, а виноватыми всегда оказываются наши. Вплоть до убийств уже доходило. Так вот мы начали организовывать какие-то мероприятия, но в ходе этого процесса начали подключаться другие люди. В конце концов стало ясно, что никакого разговора не получится. Будет вопрос о земле, начнутся споры… Включилась та самая политика.

— Возвращаясь к нормам шариата. Я это называю агрессивной пропагандой, когда девушки, которые носят хиджаб, начинают обвинять всех остальных чуть ли не в проституции.

— Плохо я к этому отношусь. Они, конечно, виноваты в том, что это говорят, но ведь изначально это бывает ответ на чей-то вопрос, на чьи-то указания. Нужно изучать причины этого. Тем более, что вопрос хиджаба первыми поднимают не мусульмане. Я всегда говорю, если хиджаб разрешен шириатом, разрешен законом, оставьте его в покое. Зачем дергать этих девушек?..

— Я могу ответить. Северная Осетия пережила слишком много терактов, так что настороженность в отношении женщин в таких платках будет сохраняться еще долго.

— Я тебя уверяю, что нет. Ведь к ним подходят женщины, начинают материть даже…

— Вот я об этом и говорю — люди помнят теракты.

— Это тоже имеет место. Но этот страх прошел уже. А вопрос хиджабов поднимается, когда нужно скрыть другие важные проблемы. Не только в Осетии, но и во многих других местах.

— Я не согласен. И объясню, почему. После 2004 года изменилось многое. Для очень многих жителей Осетии, люди, которые после тех событий приняли ислам, совершили не то что непонятный, но даже где-то агрессивный шаг.

— Ну а что здесь сделаешь? Надо делать так, чтобы ислам вернул свою былую уважаемость. И поведением, и всем остальным. Чтобы в обществе не боялись ислама.

— Но ведь боятся же.

— Да, боятся и будут бояться. Ну что сделаешь, надо менять все общество. И некоторых мусульман в том числе. Чтобы люди уважительно относились друг к другу. И когда мы говорим о мусульманах, не надо забывать, что мы в одном обществе живем. Что мы из одной школы, с одного двора, одной фамилии. И опасаться ислама в корне неправильно. Вот говорят, что ислам хорошая религия, но мусульмане ваши плохие. С этим я тоже соглашусь. Надо их воспитывать, надо их учить. Поднимать уровень. Раньше ведь не было никаких проблем. Более того, я скажу, что у нас нет никаких проблем с христианами. А если появляются, то ни тот — не мусульманин, ни другой — не христианин. Хотя, конечно, контролировать каждого мы просто не в состоянии.

— Стало быть, есть такие люди из вашей общины, за действия которых вы не можете отвечать?

— Как я могу отвечать?

— А что насчет тех, которые воюют в Сирии? Есть такие?

— А почему ты об этом у духовного управления спрашиваешь? Оно их туда посылало? Не посылало. При чем тут мы? Мы наоборот, агитируем их туда не ехать! Категорически запрещаем.

— А желание поехать туда у них есть?

— Нет.

— Для чего же их тогда агитировать?

— Вопрос витает в воздухе? Витает. Ни государство, ни МИД не сказали, что туда ехать не надо? Кто-нибудь сказал, что у нас другая политика? И кто вообще сказал, что там воюют осетины?

— Четыре фамилии назвали.

— Нет, которых убили — я знаю. А вот фамилии тех, кто якобы сейчас там, никто не знает. Но на Гацалова навешали всех собак и кошек, якобы у меня там 250 человек воюет, и что я туда поставляю пушечное мясо. А когда мы издали фетву о запрете мусульманам туда ехать, Ахметханов заявил, что мы признали проблему. Да мы не отказываемся от этого! Но это не наша проблема, а проблема Ахметханова. А по фамилиям погибших… Царикаев. Он вообще умер не в Сирии, а в Египте. Что он там делал — я не знаю. Меня его мать попросила помочь тело в Осетию привезти. Я попросил ребят выяснить, что случилось. Они выяснили. Он банально отравился старыми яйцами. Мать настояла на том, чтобы его тело привезли. Как бы консульство позволило ввозить сюда тело, если бы выяснилось, что он воевал в Сирии? Другой, который действительно погиб там, всю сознательную жизнь прожил в Ростовской области. Здесь он всего два года побыл. Он уехал учиться в Египет и оттуда попал в Сирию. Какое мы к нему отношение имеем? Но если человек собрался туда ехать, что я ему могу сказать? Молодому можно еще как-то объяснить, что это глупости…

— А какова позиция руководства мусульман России по поводу происходящего в Сирии?

— Однозначной позиции нет. У меня самого позиция менялась из месяца в месяц. То, что показывают по телевизору — туфта и вранье. Асад уничтожал народ. Там вообще Сирии не осталось. Но сейчас не известно, на чьей стороне справедливость. Поэтому и воевать не за кого.

— Недавно моя мать на каком-то мероприятии оказалась в компании молодых прихожанок мечети, которые в процессе разговора заявили, что они ваххабитки…

— (15-секундное молчание) Эти девочки не имели в виду, что они радикальные или еще что-то. Ваххаб боролся за чистоту религии, как и Иисус. В прошлом году в Дагестане выпустили фетву, что нельзя никого называть ваххабитом. Если человек радикальный — назови его радикальным, если он бандит — назови его бандитом. Ведь никто же не понимает, что такое ваххабит. А тех ваххабитов, которые имеются в виду, у нас нет. У нас нет радикальных. Наши ребята пару раз сами выгоняли тех, кто призывал к каким-то экстремистским действиям. Значит, в правильном направлении мы работаем.

— Вы упомянули министра ВД Северной Осетии Артура Ахметханова. И в связи с этим такой вопрос. Вы как-то сотрудничаете с правоохранительными органами на постоянной основе? Или это спонтанные всплески?

— Спонтанные всплески. Не выстроено никаких отношений. Я всегда говорю, что идет давление на ислам. Но в то же время я не могу сказать, что против нас принимаются какие-то меры. Скажем, мы постоянно в контакте с центром по борьбе с экстремизмом, сотрудничаем с районными отделами полиции. Нормальные отношения. И я не понял, почему в недавнем интервью меня зацепил Ахметханов. Как не понимаю и того, в чем заключается моя «агрессивная миссионерская деятельность и наступательная политика». У нас в уставе написано заниматься миссионерством. Но я им занимаюсь очень мало. Вот мне сегодня сказали, что не хотят, чтобы мы ходили по школам и говорили о проблеме наркомании.

— И я с этим согласен. Если бы вы просто говорили об этом, но вы противопоставляете этому лишь один выход — ислам. А это уже пропаганда.

— Нет. Это не запрещено законом. Тем более, мы ходили с православными и не выпячивали ислам. Просто проблему мы подавали в другом ракурсе. Потому что так доходчивее. Мы объясняли это с точки зрения религии. И мгновенно доходило. В бесланской школе мы тоже проводили уроки. Говорили об отношениях между мальчиками и девочками. Ты бы видел, какой там интерес был!

— Получается, вы не призываете приходить в мечеть?

— Никогда. Ни разу. У Феликса (Цокова — прим. «15») пару раз было, когда он про Уастырджи высказывался. Я ему жестко сказал, чтобы этого больше не было. Не потому что он неправ. Он прав. Просто не та аудитория. Мне говорят, что одно наше присутствие напоминает о Беслане. А почему оно не должно напоминать о Беслане? Мы изгои в этом обществе?

— А с руководством республики есть контакты?

— У меня со всеми структурами в республике отличные отношения.

— Мы говорили о том, что вы отправляете людей на учебу в исламские университеты. Насколько мне известно, это страны Ближнего Востока. Почему именно туда, а не, допустим, в Бухару, где исповедуется, скажем так, более умеренный ислам?

— Ислам — это и есть умеренная религия. Без крайностей. В Саудии у нас сегодня учится 7 человек, в Египте — человек 15. От соседних республик там сотнями учатся. Почему не Бухара? Потому что те, кто закончил исламские учебные заведения там, не так хорошо владеют арабским языком. А лучше всего язык преподается в Египте и Сирии. В Саудии нет какой-то направленности против нас. Дело в другом. Когда они уезжают из одного государства, живут в другом, исламском, и возвращаются через несколько лет, они с трудом адаптируются. И вот здесь и появляется радикализм. Когда они видят, что местные муллы делают что-то не то, они начинают с ними спорить. И тех начали травить. Но у нас, в Осетии, удалось этого избежать. Это парадокс — бояться человека, который несет знания.

— Не так давно духовное управление мусульман Северной Осетии выпустило фетву, признающую нашу республику «Землей мира». Получается, до этого мы жили на «Земле войны»?

— Иногда люди, занимающиеся неправомерными делами, прикрываются исламом. И чтобы такие люди были, тот же «Имарат Кавказ» объявляет республики «Землей войны». Для того, чтобы действительно это объявить, необходимо провести очень большую работу с привлечением крупных богословов и ученых, а они взяли и объявили это сами. По сути пытаются оправдать свои действия религией. Поэтому 26 мая в Москве собрали около 30 богослов со всего мира, которые выпустили фетву о признании России «Землей мира». И Осетию, разумеется. Если нет притеснения мусульман, то воевать не разрешается. За это нужно будет отвечать перед Аллахом.

— Но речь идет о несколько другом уровне. Те, кто сейчас воюют на Кавказе, ведь не признают этих богословов.

— А Доку Умарова кто знает? Кто его признает? Как не знают и тех, на кого он ссылается.

— Как считаете, нужен ли закон об оскорблении чувств верующих?

— Не знаю. Я об этом долго думал и пришел к выводу, что на сегодняшний день есть все законы, которые призваны охранять права человека. Они же не исполняются. Так, где гарантия, будет ли исполняться новый и не станет ли он орудием мести в чьих-то руках? Кстати, под этот закон подпадает и интервью Ахметханова. Там четко прослеживается межнациональная и межконфессиональная рознь.

— Ну и последний вопрос. В исламе можно обманывать неверных?

— В исламе вообще обманывать не дозволено. Но я понимаю, откуда идет этот вопрос. В Коране он касается войны. А там сказано, что обмануть противника — это дело военной тактики. А если в жизни мусульманин будет обманывать — какой же он тогда мусульманин?Заур 15-Фарниев