Председатель республиканского отделения ДОСААФ Борис Кантемиров в преддверии своего 50-летия рассказал «15-му Региону» о роли спорта в его жизни, политике и о том, как воспитывает детей.
— Спортсмен, киноактер, режиссер, тренер, общественный деятель, руководитель киностудии, а теперь еще и руководитель ДОСААФ. И это далеко не все. К 50 годам еще не определились, какова все же ваша главная роль?
— Я такой цели перед собой никогда не ставил, потому что занимался всегда тем, что интересно, и считаю, что человек, который ради материального достатка или выполнения долга занимается тем, что ему не интересно, априори несчастный человек. Никакими благами это не компенсируешь. Наша работа — это основная часть нашей жизни.
— Как вам удается везде успевать?
— Ничего не успевает тот, кто ничего не делает. Это доказано и проверено. Люди, которые активно занимаются, активно работают, все успевают. 24 часа в сутки не так уж и много, но все-таки этого бывает достаточно, чтобы уложить в них массу дел. И есть люди, которые успевают гораздо больше, чем я. Многие еще успевают и книжки читать. Я, признаюсь, уже давно в руки книгу не брал. Главное — утром распланировать свой день и уложиться в этот график.
— Нынешняя молодежь много знает о Кантемирове-тренере, общественном деятеле, но мало знает о Кантемирове-актере и режиссере. Расскажите о своем актерском опыте.
— Профессиональным актером я не был. Вся моя актерская специальность — это один год актерского мастерства. Те три небольших эпизода, в которых я когда-то сыграл, не говорят о том, что я актер. Если вы их видели, то там в основном идет действие. Мне махать ногами гораздо легче, чем изображать какие-то чувства, страсти и т.д.
Во ВГИК я поступил сразу после школы, потому что у меня были определенные успехи, я был лауреатом всесоюзных детских фестивалей. Был человек, который тогда зажег во мне это — Борис Хаблиев, великий педагог. Вот он заразил меня бациллой кино, и благодаря ему я пошел по этой линии. И после ВГИКа я поработал в этом направлении с удовольствием. Но потом пошел развал не только союза, но и кино, и в какой-то момент спорт меня перетянул.
Уже в процессе того как я работал тренером, мой друг Мурат Джусоев, сценарист фильма «Фанат», предлагал сыграть какие-то небольшие роли. Благодаря этому я несколько раз попал на съемочную площадку. Как режиссер тоже пытался сделать художественный фильм. Но когда посмотрел на экране все, что навоял, понял, что заниматься этим больше не нужно.
Сейчас у меня есть интересная задумка. В конце недели приезжает человек из Москвы. У меня есть идея игрового кино, я ее даже вижу. Но я сразу сказал этому человеку, что в качестве режиссера надо искать профессионала, так как я за режиссуру браться не буду.
— То есть можно сказать, что Кантемиров-каратист поборол Кантемирова-кинематографиста?
— Да, однозначно.
— В одном из своих интервью вы сказали, что хотите снять кино в Осетии. У вас было несколько хороших сценариев документальных и художественных фильмов. В основе одного из них лежал роман Алана Черчесова «Реквием по живущему». Эта идея все еще жива?
— Идея жива. Но это не я хотел снять, это сценарий Мурата Джусоева. Сценарий меня просто вывернул наизнанку. И сам рассказ интересный, а Мурат еще выделили из него ту часть, которая наиболее кинематографична. Я опять-таки надеюсь на человека, который сюда приедет. Переговоры мы будем вести по трем направлениям, одно из которых — история. Но у нас, как только дело касается истории, так мы сразу аланы, нарты, и мы лезем во все эти дебри. Я считаю, наша история — это не столько победы в баталиях, сколько умение собраться, сконцентрироваться и проявить силу духа в самые тяжелые времена. Как только мы пируем на нартовском пиру, мы деградируем. А когда мы начинаем бороться за жизнь, за близких, мы становимся абсолютно другими людьми и именно в такой момент особенно хочется сказать: «Да, я осетин и горжусь этим!».
Тот сюжет, который описан в романе Алана Черчесова, — это превращение в течение двух-трех дней мальчика в мужчину. В зрелого мужчину, который уже принимает сам решения и взваливает всю тяжесть предстоящей жизни на свои плечи, и при этом он очищается нравственно, морально. Конечно, это очень мощный вопрос, и если будет возможность, то это было бы блестящее кино.
— Вы являетесь президентом федерации практической стрельбы Северной Осетии. Как на сегодняшний день в республике развивается этот вид спорта?
— Развивается не настолько бурно, как другие виды спорта, и этому есть свои причины. Начнем с того, что сама стрельба — вид спорта специфический, который связан с применением оружия. Оборот оружия в нашей стране не настолько свободен, как, допустим, в странах Европы и Прибалтики. В принципе это хорошо. Я считаю, что нельзя свободно давать людям в руки оружие. Но спортсменам это нужно. А получается, что не каждый может прийти и пострелять.
Второй момент: не каждого хочется обучать владению оружием. Если в каратэ перед тем, как научить человека бить, мы должны вложить в него какую-то идеологию, чтобы это не пошло во вред, то в стрельбе тем более ответственность повышается в разы. И если человек, которого ты обучил мастерству, завтра пойдет и заберет чью-то жизнь, то как потом с этим жить? Основной упор делается на привлечение в наши ряды специалистов, силовиков. Им это нужно по роду деятельности. Когда я обучаю работников органов, я знаю, что я делаю полезное дело для нашего государства. В
принципе федерация практической стрельбы для этого и создавалась. А в последнее время все немного приостановилось, так как комиссия обнаружила недостатки, и сейчас все приводится в порядок. А так даже несмотря на то, что федерация камерная, достаточно у нас и участников, и желающих учиться.
— Насколько каратэ как философия борьбы, соперничества пригодилось вам в жизни? Приходилось ли использовать свои навыки в реальности?
— Каждый день использую навыки каратэ, но не в прямом, а в переносном смысле этого слова. Искусство каратэ — это не искусство мордобоя, а искусство психологического контроля каждого своего движения. Умение контролировать себя и свои эмоции — самое главное. Второй момент в каратэ, который очень важен, — избавление от всего ненужного. То есть умение не затрачивать силу на какие-то ненужные действия. Точно так же и в жизни: из всего объема информации отсечь все ненужное, остановиться на главном и четко бить в эту точку — это и есть искусство каратэ. Наверное, люди, занимающиеся единоборствами, меня поймут. Когда ты приходишь в зал и через динамику, удары выливаешь всю отрицательную энергию, у тебя никакого желания потом не бывает выйти и драться на улице. Драка возникает из-за внутренней слабости и неудовлетворенности. Агрессия — это первый признак трусости, страха.
— Как-то вы сказали, что из того, чем занимаетесь, меньше всего любите политику. Почему? Многие только и мечтают сделать чиновничью карьеру.
— Я не хочу никого обидеть, но политика в рамках нашей республики похожа на игру в песочницу. Политическая культура в России в целом находится в пеленочном состоянии. Смотришь на то, как размышляют, говорят депутаты Госдумы и смешно становится. А тут мы как бы в «дочки-матери» играем. Вот такая у нас политика. Поэтому когда я совсем немного пробыл депутатом парламента, первый вопрос, который у меня возник к самому себе: «А что ты здесь делаешь?». Я абсолютно точно говорю, что любой юрист, консультант, работающий в нашем парламенте, понимает в законотворчестве в разы больше, чем многие депутаты. Получается, все эти годы я раздувал щеки и строил из себя важного человека. Это абсолютно не мое.
Совсем свободными от политической систем мы, к сожалению, быть не можем. Но быть подальше от нее, честно говоря, моя мечта. Хотя для решения некоторых вопросов я обращаюсь к чиновникам.
— Если бы в вашей компетенции было принятие одного единственного закона, какой бы это был закон?
— Ах, какой тяжелый вопрос! Постараюсь ответить. Я думаю, что это был бы закон, касающийся образования. Я не могу точно сказать, что именно я бы поменял, но объясню, почему именно образования. Чтобы провести какие-то кардинальные изменения в республике, поздно разговаривать с теми, кому 20 лет. Тем более поздно с теми, кому 30. Нужно активно работать с теми, кому 10, 11, 12 лет. Эти дети вырастут очень быстро, и это будет целое поколение кардинально по-другому думающих людей. Из всех законов, которые были приняты в последнее время, больше всего меня напрягало то, что делали, делают и продолжают делать с образованием. Все эти эксперименты нивелировали качество образования. Например, сама по себе идея ЕГЭ хорошая: человек, не имеющий блата, своим трудом зарабатывает баллы и поступает в любой ВУЗ страны. Звучит хорошо, но об нашу действительность эта идея рассыпалась так, что от нее ничего не осталось.
— После теракта в 2010 году на митинге вы сказали, что собираете клуб «Молодежная дружина». Что стало с этой инициативой?
— В данный момент такая дружина не действует. Объясню почему. Из тех сотен людей, которые собрались тогда на площади, к нам пришли человек 40, потом их стало 60. Причем из этих 60 половина были работниками силовых органов. Они хотели поднять свое мастерство, приходили и занимались. Но республиканский закон о дружинниках абсолютно ничего не позволял. Любое применение силы, тем более спецсредств было исключено.
Проанализируем ситуацию с другой стороны. У нас погиб Заур Джибилов. Он был человеком в погонах, у него были социальные гарантии, социальная защита. Но если бы рядом с ним в тот момент оказался молодой дружинник, что бы я ответил его матери, которая пришла бы ко мне и спросила: «Куда ты дел моего сына?». Кто бы его матери смог компенсировать потерю сына? Никто и никогда. Поэтому я считаю, что нужно создать целую систему подготовки допризывной молодежи, но это не будет антитеррористическая подготовка. Ну какой я мастер по антитеррористической подготовке? Люди всю жизнь этим занимаются. Это должно хорошо финансироваться.
Добавлю, что главный момент, который меня тогда сильно напугал, это безголовая, абсолютно не готовая толпа, направляющаяся в сторону Карца. Идти открытой грудью на амбразуру глупо. Я им тогда говорил: «Ну, хорошо, вы пошли, вас бы там перестреляли, а потом я, отец троих детей, у которого совсем другие планы, был бы обязан взять в руки оружие и идти мстить за вас». А они этого тогда не понимали.
У меня претензий к ингушам гораздо большие, чем у многих героев-блогеров, комментаторов, но я прекрасно понимаю, что войной проблему не решишь, ее можно решить только здравым смыслом, отбросив все эмоции. А наша боеготовность нужна для того, чтобы оппоненты искали диалог, потому что когда ты слабый, с тобой разговаривают с позиции сильного, когда ты сильный, с тобой разговаривают с позиции дипломата.
— Вы принципиальный человек? Каковы ваши основные принципы?
— Тяжелый вопрос и скажу почему. Часто принципиальность путают с угловатостью. Нет, я не принципиальный, потому что если принципы идут впереди нас, очень легко в жизни ошибиться. И если кто-то идет против твоих принципов, то сначала нужно подумать, а прав ли ты. Если человек поступает не так, как ты считаешь правильным, значит, у него есть на это свои причины и надо постараться их понять. В этом случае очень нужно понятие «компромисс». В нужный момент лично я готов отступать, но до определенного уровня. Загонять в угол никого нельзя.
— Наверняка приходилось идти вразрез со своими убеждениям. В каких ситуациях это происходит?
— Были моменты в жизни, когда я отходил от своих убеждений, но это было проявление слабости. Никакие блага не стоят того, как ты после этого казнишь себя и презираешь. Сколько раз я отступался от своего, столько раз я был жестоко наказан жизнью.
— В жизни каждого человека огромную роль играют его воспитатели. А кого вы считаете своим главным воспитателем?
— Однозначно, это родители. Как жить с людьми, как дружить с ними, как не потерять свое достоинство — всему этому научил меня мой отец. Он был простым водителем, но у него были сотни друзей во всех регионах страны. Он был веселый, жизнерадостный человек. А по природе — артист. Это был стержень. Когда я его потерял, я уже был состоятельным человеком, мне было почти 40 лет, и семья уже была, но реально, я осиротел. Я потерял тот столб, на который опирался. Причем самое обидное, понимаешь это, уже когда человека нет. Мать, слава Богу, жива. Помимо родителей, моим воспитателем был первый тренер Григорий Киракосян, в кино это был Борис Хаблиев. И, конечно, Олег Кантемиров, с которым я, будучи студентом, познакомился в Москве. Это тот человек, который привел меня в карате, но, кроме этого, он очень многое мне дал.
— Своих троих детей воспитываете так же, как воспитывали вас?
— Я думаю, что я воспитатель гораздо худший, чем мои родители. В одной семье, в одних и тех же условиях могут вырасти два абсолютно разных человека. Самый лучший вариант воспитания, на мой взгляд, это учить на личном примере. Мне легко, потому что то, чем я занимаюсь, нравится и моим детям. Многими вещами мы занимаемся вместе. Мне не приходится советовать моим сыновьям бегать по утрам, потому что мы бегаем с ними вместе. Старший сын работает со мной в стрелковом клубе, мы вместе учимся, выезжаем на соревнования, он мне помогает вести курсы по безопасности. Младший сын поступил в академию МЧС. У него были неплохие успехи в карате, но когда встал выбор — уйти в спорт или учиться, он выбрал учебу. А девочка младшая сама меня воспитывает, вьет из меня веревки (смеется). Здесь я супруге сказал: «Воспитывай ее ты, а я ее буду просто любить».
— Расскажите о самом ярком впечатлении из детства.
— У меня все детство состояло из ярких впечатлений. Первое, что вспоминается мне сейчас, когда мне было 6 лет, родители первый раз решили поехать на море. А за несколько часов до вылета, у меня поднялась высокая температура. Самолет должен был лететь в Геленджик из Нальчика. Они на свой страх и риск взяли меня с собой. Но пока мы ехали в аэропорт, температура спала, выяснилось, что дорога благотворно на меня влияет, и после этого каждый раз, когда у меня поднималась температура, отец забирал меня с собой в рейсы.
— Если ваши дети решат пойти по вашим стопам и заняться либо спортом, либо кино, либо политикой, вы будете влиять на их выбор?
— Я во многом подсказывал, советовал, но никогда на их выбор не влиял. Мне кажется, моя роль как родителя — предложить. А если я считаю, что что-то делается неправильно, то предостеречь детей. Но принимать решение они должны сами, ведь то, что нам кажется правильным, для детей может оказаться личной трагедией. Хотя на сегодняшний день моего авторитета пока хватает для того, чтобы жестко сказать: «Делай так, а не иначе». Мои родители мне никогда не запрещали заниматься тем, что мне нравится, они помогали мне во всех моих экспериментах и начинаниях. Мама моя, например, мечтала, чтобы я стал режиссером, а я стал спортсменом. Я знаю многих успешных людей, которые, следуя советам родителей, даже добивались успехов, но эти люди глубоко несчастны.
— Совершали ли вы поступок, за который потом было стыдно?
— Первый поступок, за который мне было стыдно произошел, когда мне было лет семь. Мы с братом рвали вишню в соседском огороде, но мы тогда не знали, что воруем. Внезапно из дома вышла старушка, идет и улыбается, а потом резко хватает моего младшего брата и начинает бить его хворостом. Я от страха спрыгнул с дерева и убежал. Наш старший двоюродный брат, узнав о случившемся, побежал и спас его. Я этот побег не мог простить себе очень долго. А будучи взрослым, уже не совершал поступков, за которые мне было бы стыдно.
— О чем в жизни вы жалеете?
— Само по себе чувство жалости неправильное. Нельзя ни о чем жалеть. До тех пор пока ты жив, ты можешь все исправить, а если не можешь исправить, то можешь помочь близким избежать ошибок. Жалею о том, что недостаточно внимания уделял отцу, но жалость эта, к сожалению, пришла после его смерти. Вот это то, о чем человек реально может жалеть, все остальное — мелочи.
— Какой самый экстремальный поступок совершили в жизни?
— Я их каждый день совершаю. Вот, например, недавно я самостоятельно полетел на планере. Сначала учился. А когда впервые в него сел, то долго не мог понять, как же вообще можно эту машину поднять. Через недельку я уже начал привыкать к планеру. Через две недели я взлетал уже с инструктором. А потом как-то инструктор вышел и пожелал мне удачи. И вот я сижу один в планере пред взлетом. И холодный пот прошибает. Но несмотря на это, экстрим — это здорово. Когда мы преодолеваем себя в чем-то, это дает силы для любого другого поступка.
— В свой полувековой юбилей вы остаетесь рубахой-парнем? Как считаете, должен ли человек с возрастом становиться серьезнее?
— Недавно услышал фразу, которая мне страшно понравилась. Если в мужчине умирает ребенок, то он становится стариком. Вот мне не хочется быть стариком ни в чем. И дело тут не в серьезности. Быть серьезным и ходить с серьезным выражением лица — это разные вещи. Быть рубахой-парнем меня больше устраивает. Ведь уныние — смертный грех. Борьба с проблемами начинается с нашего внутреннего состояния. В том числе, с выражения лица. Нужно открыто радоваться тому, что у тебя есть. Я часто вспоминаю покойного Сергея Таболова. Больше года работал с ним. Захожу к нему в кабинет — весь в образе. Помню, он посмотрел на меня и продолжил беседовать с посетителем. А потом неожиданно, не отрываясь от беседы, говорит: «Очень серьезно себя воспринимает». Этот человек одной фразой мог скорректировать всю твою жизнь. Величайший был человек. И делая великие дела, он мог от души посмеяться, заражая своим смехом остальных.
— Как Кантемиров 50-летний отличается от 40-летнего и как, возможно, будет отличаться от 60-летнего?
— Не знаю, что будет в 60 лет. Но от 40-летнего ничем не отличаюсь. Я только сейчас начинаю понимать, что 50 — это не так уж и много. Я этот возраст никак не ощущаю.
Милана 15-Тадеева