В предстоящем сезоне ожидается одна из самых сенсационных оперных премьер на сцене Большого театра — Юрий Любимов представит свою версию «Князя Игоря». Партию Ярославны в этом спектакле споет Вероника Джиоева — весьма уверенно восходящая звезда на мировом вокальном небосклоне. Особую популярность она получила благодаря участию и победе в телевизионном конкурсе «Большая Опера». Вероника — энергетичная и харизматичная певица. Ее сопрано имеет удивительную глубокую, немного печальную «меццовую» окраску, придающую тембру особую индивидуальность. Она не скрывает, что хочет стать «брендовой» певицей. И, похоже, станет очень скоро.

— Вы участник «Культурной олимпиады-2014». А как относитесь к спорту, который стал сейчас чуть ли не главным оплотом патриотизма?

— Я болею за Россию, в ее сборной немало осетинских спортсменов. Но с моими передвижениями по миру регулярных занятий позволить себе не могу. У меня свой способ поддерживать форму: череда оперных постановок одна за другой на разных континентах — и нужная форма очень быстро ко мне приходит. Я всегда с гордостью представляю Россию, где бы ни доводилось петь. Я окончила Санкт-Петербургскую консерваторию, работаю в Мариинском, Большом, Новосибирском театрах, пою много русской музыки. Россия помогает моей маленькой Осетии, на долю которой выпали такие страшные испытания.

— Но живете вы, кажется, не в России?

— Мы живем в Праге — купили квартиру в красивом месте недалеко от центра. Выбрали Прагу совершенно осознанно. Во-первых, это географический центр Европы: удобно добираться до любой точки. Во-вторых, это очень спокойное место: хочется покоя и отдыха после напряженной работы. Ритм жизни такой: полтора месяца в Гамбурге, затем Мадрид, Москва, Хьюстон… Если в году получается десять дней побыть дома, уже хорошо. Но мы и в Праге-то практически не бываем — все больше в самолетах.

— Вы родом из Цхинвала. Коснулись ли вас и ваших близких события 2008 года?

— Мой сын, моя сестра и двое ее детей оказались под обстрелом. А еще раньше (во время Гамсахурдиа) войну пережила я. Теперь ее пережил мой ребенок, и больше всего я не хочу, чтобы и его дети увидели войну. Сейчас мне очень важно делать что-то для моей маленькой Родины. Только что вернулась из Цхинвала, где мы с моим мужем, дирижером Алимом Шахмаметьевым, провели благотворительный концерт. Какой радостью для людей был наш концерт! Считается, что там не знают классическую музыку, но публика с радостью слушала оперные арии, камерные сочинения. Мне аккомпанировал местный симфонический оркестр. Когда я их услышала на репетиции, подумала: все, они не смогут ничего сыграть. Но два дня репетиций сделали свое дело. Они отлично играли.

— Как вы стали певицей? Ведь вы — первый музыкант в своей семье?

— Папа имел потрясающий голос. Но раньше на Кавказе считалось, что мужчине стыдно быть певцом. И он стал спортсменом — был чемпионом Грузии по тяжелой атлетике. Сестра и брат у меня тоже очень музыкальны. Я всегда стараюсь угодить своим родителям. Папа очень хотел, чтобы я стала оперной певицей. И теперь мне кажется, что нет прекраснее профессии для женщины. Европейцы меня любят, хотя я — не европейского типа, я для них слишком эмоциональна, слишком экзотична. Но в то же время именно эта необычность их и привлекает. Поэтому они так тепло приняли мою Татьяну в Мюнхене (концертное исполнение оперы «Евгений Онегин» Баварским симфоническим оркестром под управлением Мариса Янсонса. — «МК») и в Люцерне (на престижнейшем Пасхальном фестивале). И сейчас в Гамбурге у меня полное взаимопонимание с главным дирижером Гамбургской оперы Симоной Янг. Вообще Германия — особая страна: там профессия музыканта чрезвычайно уважаема. Если, к примеру, врач узнает, что его пациентка оперная певица, он совершенно по-особому будет относиться. В России такого, к сожалению, нет. А в Осетии — тем более.

— Вам предстоят подряд два «Князя Игоря» — да с какими режиссерами! В Гамбурге — Дэвид Паунтни, известный у нас своей скандальной постановкой «Кармен» в Большом театре, а в Москве — Юрий Любимов!

— В сентябре начинаются репетиции в Гамбурге. Бедные немцы — пять часов будут слушать русскую оперу. Зато российские слушатели увидят и услышат значительно сокращенный вариант. Мне очень интересно, что это будет. Я слышала, что даже арии будут сокращены. Это, конечно, вызывает у меня как у музыканта сомнения. И все же я очень хочу работать с Любимовым — именно как актриса. Мы с ним беседовали, но еще не репетировали. Но первую Ярославну я спою у Паунтни. 15 сентября премьера в Гамбурге и затем пять спектаклей подряд. То, что московский «Игорь» будет купирован, — это даже интересно. Мне вообще ВСЕ интересно, ВСЕ хочется попробовать.

— Важнейшая страница вашей биографии — Новосибирская опера и Теодор Курентзис, который вовлек вас в самые разные проекты, в том числе и весьма необычные. Вы ему так доверяете?

— Он талантливый человек и такой… эпатажный. Он много интересной музыки мне открыл. Я знаю, что некоторые его не любят. Но ведь у нас такая профессия — или ты нравишься, или нет. Да еще чуть ли не драки! В свое время были «калласисты» (поклонники Каллас) и «тебальдисты» (фанаты Тебальди). Причем нельзя было любить и Каллас, и Тебальди. Обе великие певицы, но — либо одна, либо другая. Мне Теодор дал возможность петь главные партии в опере, это он услышал меня на конкурсе имени Марии Каллас и пригласил в Новосибирск. Он из меня даже делал барочную певицу — и немецкие знатоки меня так воспринимали. Мне, кстати, интересны и джаз, и эстрада, ищу очень красивое современное произведение, пусть даже немного «попсовое», — пока не нахожу. Когда Аня Нетребко пела с Киркоровым, многие отрицательно отнеслись, но я так не считаю: почему нет? Я вот спела с Басковым. Нам все интересно, пока мы молодые. Но все это надо делать качественно!

— Не только молодые — даже великие разрушали границы жанра. Кабалье, Паваротти… Вы, кстати, участвовали в его мастер-классе.

— Да! В Петербурге — это было потрясающе. Алим тогда готовил оркестр для его выступления в Ледовом дворце. И поэтому я была допущена в самый центр событий. Паваротти репетировал в консерватории — никого не пускали. Но все студенты столпились, увидели его и начали буквально реветь. И тогда он согласился всех пустить в зал, разрешил его фотографировать, а потом сказал, что даст мастер-класс тенору и сопрано. И я пела «Рассказ Мими», а Паваротти подпевал мне за Рудольфа — это было что-то невероятное для меня.

— Вы очень мало поете с Гергиевым. Это так?

— К сожалению, не так часто, как хотелось бы, — просто не всегда совпадаем по времени. Но я пела с ним «Алеко» в Мариинке и в Баден-Бадене. Вот буду петь в Нью-Йорке. Обязательно буду петь в мае на его юбилее.

— Как вы, спевшая в «Дон Жуане» и «Руслане и Людмиле» в постановке Дмитрия Чернякова, относитесь к «режиссерскому» оперному театру?

— Я дружу с режиссерами. И я в их вкусе: пластичная, могу петь лежа, стоя на голове и как угодно. Но я прекрасно понимаю, что наши голоса их не волнуют. Им неважно, как я пою. Режиссерам, как они сами говорят, нужна картинка, нужен типаж. За счет этого сейчас вылезает множество некачественных певцов. На мой взгляд, главное — это музыкальный материал и голос. Рассказывают, что великие певцы прошлого стояли на сцене и не особенно двигались… Возможно. Но ведь голос дает сильнейшую эмоцию! Опера — это искусство передачи чувств и эмоций с помощью голоса! А сейчас в угоду какой-нибудь мизансцене можно сбить певцу дыхание, поставить его в такое место на сцене, откуда его не слышно. Дирижер потерял сегодня свой статус, свою роль в постановке оперы. А ведь дирижером должен становиться музыкант от Бога, а не, к примеру, скрипач, переигравший руку. Сейчас такое время, что надо дружить с режиссерами, но если бы я была «брендовая» певица, я бы заставила их всех любить и ценить прежде всего голоса певцов, раскрывать их индивидуальность.

— Ваш муж — дирижер, вы — певица. Пока у вас нет общих детей (у Вероники есть сын от первого брака. — прим. ред.). Так что это — творческое партнерство или все-таки семья?

— Все вместе. Мой муж руководит всем — и оркестром, и семьей. Он главный в нашем союзе. Для меня Алим абсолютный авторитет в профессии, он направляет меня как музыкант — ведь он учился у Мусина, Козлова, стажировался в Веймаре, очень востребован в Европе. Мне нравится с ним работать — он знает музыку как никто другой.

— А хотели бы вы, чтобы ваши дети были музыкантами?

— Не знаю. Наверное, уже хватит. Меня и так очень много. Мой сын — он занимается спортом — часто мне говорит: мама, прекрати петь. (Смеется.) Слава богу, что в этой безумной «оперной гонке» у меня еще хватает времени думать о детях. Главное — чтобы они выросли достойными и порядочными людьми!
Екатерина Кретова, "Московский комсомолец"