Он стоял перед недавно появившимся щитом с именами и плакал… Маленькая девочка, державшая его сильную руку и смотревшая на него большими серыми глазами, молчала. А он плакал. Еле заметно подергивая плечами. Не жалея скупые мужские слезы. Он плакал, она смотрела. Он помнил, а она тогда еще не родилась. Но плачущий папа когда-нибудь расскажет ей про это…

Когда-то мне казалось, что хуже катастрофы ледника Колка быть уже не может. Стихия, которая сожрала больше сотни жизней, надолго окутала ледяным холодом Осетию. Имена… Фамилии… Лица… Они мелькали перед глазами, но не примелькались. Не могли. Потому что на этом благодатном клочке земли посреди Кавказа все всех знают. Боль стала общей. Заноза болела в каждом теле. Шрам так и не зарубцевался на каждом сердце…

А потом случился «Беслан», взорвав всех изнутри. Разорвав всех изнутри. Я помню тот животный страх в глазах людей. И неизвестность. Пугающая и ломающая самых сильных. И слабый огонек надежды тоже помню – «да нет, такого ведь не может быть!» Не должно быть… Женщины не должны причитать в День знаний. Мужчины не должны быть бессильными. А дети не должны умирать от жажды. В Беслане это случилось. Бесшумный городок, хрустальное спокойствие которого мог нарушить разве что вылетевший из аэропорта самолет, за несколько минут получил смертельную рану. Было «до» и стало «после».

Тогда я работал на ГТРК. В Беслан мы, журналисты, курсировали круглосуточно. Именно там я и понял, что репортерское «хладнокровие разума» ведет ожесточенную борьбу с «велением сердца». Мы приезжали, снимали, доставали задушенных неизвестностью людей просьбами об интервью – это работало хладнокровие. А потом, отсматривая материал, понимали, что мы играли с огнем – включалось сердце. Многие из моих коллег отказывались сталкиваться лицом к лицу с людским горем. Тогда я где-то в душе злился на них. Сейчас – нет. Смотреть в опустошенные глаза матерей, слышать скрежет зубов отцов не каждому под силу… А нам нужны были цифры. Цифр не было. Те, что были, не устраивали ни нас, ни тех, для кого они были предназначены. Но мы должны были их транслировать. И мы транслировали. Сами себе не веря. Подрывая к себе доверие…

Маленькая девочка теребила руку плачущего отца. А он все плакал. Соленые слезы просочились сквозь пальцы закрывавшей лицо руки и смешались с пресными капельками накрапывающего дождя. Слезы – боль, дождь – время…

3-го сентября был ад. Крики, стоны, полные ужаса глаза, бегущие дети, которые, казалось, уже не верят в то, что избежали жерновов. Вертолеты, нарезающие тягучий воздух своими винтами. Стрельба, пули от которой попадали не только в тела, но и в души. И не только тех, кто сумел спастись, но и тех, кто ждал и верил все эти три дня. Пожар, который, не разжевывая, проглотил немощных людей и заставил всех узнать, что такое «опознание по ДНК».

В том году я впервые видел закрытый гроб. И впервые видел такое их количество. Помню похороны в Хумалаге, где Залина Цгоева «ушла» со своими четырьмя детьми. Лица двоих детей, треснувшие и вспенившиеся от огня, мне уже не забыть никогда. Другие два гробика были закрытыми. Помню причитания одной женщины, которая назвала Залину «счастливой матерью». А ведь так и есть: ее дети остались с ней! Никогда не думал, что смерть и счастье могут сойтись воедино. И тогда же я впервые пожалел, что не пью спиртного.

Массовое безумие неукротимо… Массовое горе не знает границ… То, что мир содрогнулся, ощущалось физически. И не только он. Содрогнулся разум. Содрогнулась вера. Вернее, доверие. Всех и всем. И в себя тоже – мы не смогли уберечь детей от катастрофы. Мы построили для них город с ангельским названием, но с гнетущей тишиной. В этом городе нет звуков, нет детского смеха, даже плача нет. Солнце каждый день освещает его «улочки», но не согревает их. Но стоит туда прийти, и человек начинает кожей ощущать присутствие его жителей. Они, бестелесные, могут прикасаться даже к сердцу, иначе как объяснить, что его кто-то безмолвно сжимает. Они могут беззвучно рассказать о своем городе, иначе как объяснить, что человека обволакивает тишина, а он ее слушает… И слышит. Хочется в это верить…

Дождь усиливался. Девочка с серыми глазами начала капризничать. Ее отец уже почти не плакал. Пресные капли дождя окончательно смыли соленые слезы. Он присел на корточки и крепко прижал дочку к себе. Теперь он улыбался. Малышка смотрела на него с удивлением, а папа завидовал сам себе – у него есть, кого водить за ручку…