Я с детства влюблен во Владикавказ, в его жителей. Будучи пацанами, мы уже хорошо знали друг друга: ведь все жили в старом городе, так как микрорайонов — о благодать! — еще не было. Ребята постарше оставили нам в наследство великую традицию — разборки «сторонка на сторонку». «Осетинка», где я рос, часто, к примеру, задиралась с «Шалдоном», «Владимировка» — с «Молоканкой», «Вашингтон» — с «Планами». И так — по кругу, по причине и без нее. Почему великую? Не было в этих боях ни зверства, ни особой жестокости. Никто не посмел бы пустить в ход кусок арматуры или — упаси Боже! — нож. Дрались обычно на кулаках до первой крови. Зато потом собирались в круг, мирились, братались. И дружба эта, привитая нам старшими, завязанная на огромном уважении прежде всего к пожилым людям, женщинам, ко всем горожанам и, естественно, друг к другу, с годами только крепла.

Выезжая на море, в Москву или любой другой город Советского Союза, мы могли за версту, в самой многолюдной толпе безошибочно определить своего земляка. Не знаю, как это получалось, но ошибались редко.
От «наших» исходило какое-то благородство, великодушие и… гордость. Она сквозила во взгляде, в осанке, в манерах владикавказца. Пусть посмел бы кто сказать, что Орджо — так раньше мы называли свой город — не самый лучший в мире, надолго бы запомнил следовавший за этим «урок воспитания». Каюсь, порой сбегали с уроков в казематы «Динамки», тогдашнего долгостроя Дворца пионеров и школьников. Бренчали на гитаре, иногда курили втихаря (чтобы взрослые не увидели!), влюблялись в девчонок, но только самые смелые предлагали им дружбу — сходить в кино, проводить из школы до дома…
Как много утекло воды с тех пор… С развалом Союза все в корне стало меняться, и чаще — в худшую сторону. Мы стали жить совсем другой, такой чужой и некомфортной жизнью — порой хочется крикнуть в отчаянии: что с тобой, мой город? Куда вы подевались, дорогие владикавказцы?
Выходишь на проспект и попадаешь в иное измерение: все какое-то не родное — лица, голоса, поведение людей. Оказывается, вполне допустимо, оседлав скамейку прямо на аллее, лузгать семечки, запивая банкой пива и смачно сплевывая шелуху прямо под ноги прохожим, хамить старикам, делающим тебе замечание, громко сквернословить. Под одобрительное ржание таких же подонков можно вульгарно приобнять застывшую в скорбном раздумье скульптуру Коста, да еще и приклеить бычок к устам, исторгавшим при жизни планетарные истины.
Чей-то крутой папаша, по-своему толкуя свой родительский долг, покупает сынку престижную тачку, обрекая собственное дитя на прожигание жизни в обществе таких же бездельников со съехавшей крышей, на лихие гонки по ночным улицам с одурманенной алкоголем или спайсом головой: положение обязывает. А вседозволенность, как известно, порождает безнаказанность, толкает на «подвиги». И никто такого «крутого» не остановит, кроме телеграфного столба.
О девчонках вообще особый разговор. Ладно бы, две, три… Так нет же, сотнями ходят в таком облачении, изъясняются на таком сленге, что так и хочется заглянуть в глаза. Нет, не им. Отцам, братьям, родне этих «девушек-горянок». Кем они вырастут, на каких принципах будут воспитывать детей, когда сами станут родителями?
Меня до глубины души потрясла картина, свидетелем которой довелось быть в минувшую субботу, день похорон жертв чудовищного теракта на рынке Владикавказа. Было два часа дня. Из двора пятиэтажки на улицу вышла траурная процессия. Плач, стоны, слезы. Сотни печальных, сосредоточенно-скорбных лиц. И тут из-за поворота, на огромной скорости, под визг колес и рев клаксонов, на улицу влетает разряженный во все цвета радуги свадебный кортеж. Ни у кого из сидящих в машинах молодых людей я не заметил и тени замешательства или конфуза от встречи. Сверкали весельем разгоряченные лица, музыка на всю катушку и… машущие нам из открытых окошек задних дверей девичьи руки… Процессия замерла в ужасе, словно стала свидетелем очередного теракта. «Молодые, что с них возьмешь, — горько усмехнулся кто-то в толпе, — подрастут — поумнеют».
Ан-нет, позвольте возразить. В трагический четверг 9 сентября мы видели и других ребят. Тех, кто оказался в самом пекле людского горя. Кто, рискуя собой (ведь не исключался и повторный взрыв), превозмогая страх и отчаяние, выносил на руках из смертоносной мясорубки истекающих кровью людей. Кто с готовностью открывал дверцы своей машины, не боясь запачкать салон чужой кровью, и мчался с тяжелоранеными в больницу. Кто по зову сердца оказался в донорском кресле на Cтанции переливания крови, чтобы спасти чью-то угасающую жизнь.
Десятки, сотни молодых мужчин, в одночасье, не договариваясь и не задумываясь о себе, пополнили ряды эмчеэсников и спасателей. Честь и хвала им.
А Владикавказ — он будет жить, такой же гордый и отважный, благородный и непокоренный, каким он всегда был. Ведь таких парней у нас — большинство. И будущее — за ними.Т. Александров, «Северная Осетия»