— О своем назначении узнал 3 мая. Мне выписали ордер, и в тот же день я уже пообщался с Кулаевым. А после этого уже начал изучать дело», — рассказывает Альберт Плиев.

— В СМИ уже прошла информация о том, что отказаться от этого предложения вы не могли.
— Не мог. В тот день я был дежурным в нашей адвокатской конторе, и не имел права отказаться, какое бы дело мне ни дали.
— Ваша первая реакция? Может быть, шок был?
— Не скажу, чтобы шок. Я осознавал всю сложность этого очень тяжелого процесса.
— Как отнеслись к вашему назначению родители, друзья и просто знакомые?
— У всех была негативная реакция. До самого процесса нигде не озвучивалось, что именно я буду защищать Кулаева. А 17 мая, когда прошло первое судебное заседание, ко мне начали поступать звонки. Все как один недоумевали по поводу того, что я защищаю Кулаева. Приходилось рассказывать историю моего назначения, что это всего лишь совпадение и на моем месте мог оказаться любой другой адвокат. После этого мои близкие с пониманием начали относиться к тому, что мне приходится быть адвокатом Кулаева.
— Если уж вы — адвокат, назначенный государством, то, может быть, вашу нелегкую работу как-то дополнительно простимулируют?..
— Нет. Есть федеральный закон об оплате труда адвоката. В этом законе и обозначены наши ставки. Выше их не прыгнешь.
— Каковы ваши первые впечатления от общения с Кулаевым…
— Первая встреча длилась около двух часов. Я представился ему, определил для себя степень его виновности и невиновности. Он сразу заявил, что в Беслан попал по велению своего брата. Кулаев говорил, что на Кавказе слово старших — закон, поэтому он не мог ослушаться, более того не знал, куда едет и с какой целью.
— Мнение о нем как-то поменялось после первой встречи?
— Не хотелось бы комментировать этот момент.
— Какое отношение он вызывает у Вас?
— Только профессиональное.
— На первом заседании многие обратили на вас внимание. Создавалась впечатление, что адвокат Плиев испытывает большую вину за то, что защищает террориста, нежели сам террорист Кулаев. Уж очень скованным вы выглядели.
— Скованность была перед многочисленными камерами.
— Вы испытывали чувства внутреннего дискомфорта?
— Нет, это ведь моя работа. Адвокат защищает не преступление, а права человека.
— Как часто общаетесь с Кулаевым?
— В неделю пару раз навещаю его.
— Он как-то рассчитывает на вашу помощь? Наверное, чувствует себя обреченным?
— Маленькая надежда, пусть даже ее можно называть призрачной, всегда сохраняется.
— Не испытывает ли Кулаев угнетенности? К чему он готовится?
— Это лучше у него спросить. Не могу отвечать за своего подзащитного.
— Потерпевшие уже выражали вам свое отношение?
— Да. Меня очень тронули слова одной из бесланских женщин, которая сказала, что «мы не осуждаем и полностью понимаем тебя». Потерпевшие осознают, что без адвоката не мог начаться судебный процесс. Конечно, изначально я надеялся на их понимание, и все же мне были очень приятны их слова.
— Вас не удивляет то, в каком русле пошел судебный процесс на последних двух заседаниях. Бесланские матери сказали, что готовы простить Кулаева, если он им расскажет всю правду.
— С вашего позволения, воздержусь от комментариев.
— Ну тогда хотя бы выразите свое отношение к позиции матерей.
— Это их право, — вот все, что я могу сказать.
— Между тем, еще на втором заседании они готовы были растерзать Кулаева. Да вот конвоиры не позволили им.
— Я понимаю их чувства. И во время общения с Кулаевым мы говорили о том, что такая реакция потерпевших вероятна.
— Сам Кулаев не признает себя виновным. Но хотя бы в чем-нибудь он раскаивается?
— Раскаивается в том, что попал в Беслан и что не мог оспорить слова старшего брата. Повторюсь, Кулаев утверждает, что не знал, куда его ведет брат.
— Вы склонны верить ему?
— Любой адвокат должен верить своему подзащитному.
— На втором заседании, когда ваша оппонирующая сторона закончила читать обвинение, Вв сказали, что по закону должны отстаивать интересы своего подзащитного и тоже не признаете Кулаева виновным…
— Есть закон об адвокатской деятельности и этики адвоката, который указывает на недопустимость расхождений адвоката и обвиняемого. То есть, если Кулаев не признает себя виновным, то я обязан придерживаться его позиции и не отклоняться от линии защиты.
— Какие смягчающие обстоятельства есть в деле вашего подзащитного?
— Кулаев ранее не судим, у него на иждивении — двое малолетних детей, у него положительные характеристики по месту учебы и жительства.
— С его родственниками приходилось общаться?
— Нет.
— Почему?
— Они не выходили на меня.
— Сам Кулаев имел общение с родственниками?
— Нет, это запрещено законом. Он получит разрешение на свидание только после приговора.
— На первом судебном заседании общественность откровенно раздражал внешний вид Кулаева. Он предстал заметно поправившимся, с распущенным волосами. Затем Кулаев решил постричься наголо. Это была ваша рекомендация?
— Нет.
— О чем-нибудь постороннем, не относящемся к делу, с Кулаевым говорите?
— Нет, только о деле.
— Ваш подзащитный о чем-то просит вас?
— Нет.
— Что значит это дело для адвоката Плиева? Ведь в нем можно усматривать и положительные стороны для вас. Как-никак теперь ваше имя будет на слуху.
— Пока я никаких положительных сторон не нахожу.
— Даже приобретение опыта? К слову, вам ведь противостоит серьезная сторона обвинения. Та же Мария Семисынова — опытный прокурор, которая отправила за решетку многих террористов, совершивших кровавые преступления на территории Северной Осетии.
— Какое бы то дело ни было, адвокатский опыт накапливается. А с Марией Степановной мы были знакомы еще до настоящего судебного процесса.
— Помимо этого, сейчас Вы еще ведете какое-нибудь дело?
— Да, и не одно, а девять. Конечно, загруженность большая. Но по другим делам суды подстраиваются под мой график.
— Насколько может затянуться этот судебный процесс? В прошлом во Владикавказе уже проходили громкие судебные процессы, растянувшиеся на полгода: теракты на Центральном рынке, рынке «Фаллой», п. Спутник, Моздоке. Тогда потерпевших, которых предстояло допросить, было в несколько раз меньше. Сейчас же суду необходимо допросить более 1300 человек.
— Учитывая объем дела — 105 томов, 1312 потерпевших и трехсот свидетелей, думаю, что это процесс будет долгим и может растянуться на год. Агентство национальных новостей