Доклад Парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств теракта в Беслане пока еще не обнародован. Между тем, в прессе появляются все новые версии того, что и как было во время захвата и освобождения заложников. Председатель Комиссии, вице-спикер Совета Федерации РФ Александр Торшин прояснил некоторые вопросы.

— Александр Порфирьевич, на днях член вашей комиссии, депутат Госдумы РФ Юрий Савельев опубликовал часть своего доклада, где утверждает, что боевиков, захвативших школу в Беслане, было не тридцать два, как следует из выводов вашей комиссии, а более семидесяти. Что Вы скажете по этому поводу?

— Мы относимся к утверждениям Савельева совершенно спокойно. Сейчас мы изучаем все, что им было обнародовано. Но достаточно даже беглого анализа того, что говорит господин Савельев, чтобы констатировать, что этот человек не знает ментальности осетин.

Если бы боевиков было бы больше семидесяти, то осетины кого-то поймали бы, и ни одного. Это же Кавказ, там все друг друга и друг о друге все знают. Кулаев пытался сбежать, но его тут же поймали. Мы опросили сотни и сотни свидетелей из числа заложников и очевидцев тех трагических дней и не получили ни одного подтвержденного факта, что кто-то из боевиков ушел.

Хотя, признаюсь, лично у меня, не как у председателя комиссии, а как у юриста, нет стопроцентной уверенности в том, что боевиков было только тридцать два. Но у меня, вместе с тем, нет и объективных доказательств, того, что их было больше.

Басаев трепался на весь мир, что у него где-то в горах сидит, дескать, один боевик, который может дать показания. Ну и сколько он еще будет там сидеть, вечность? А сколько было версий и косвенных доказательств, что якобы уцелевшие после бесланского теракта боевики прячутся в сопредельных государствах. Но о них ничего не слышно, а прошло ведь уже два с лишним года.

Одна из свидетельниц неоднократно в течение следствия меняла свои показания. Она же утверждала, что шахидки, в набитом заложниками до отказа спортзале, расхаживали с открытыми лицами. В то же время, по меньшей мере, семьдесят два человека из девяносто одного, утверждают обратное — что их лица были завязаны платками. Кому верить в такой ситуации?

До того как обнародовать седьмую главу Савельев обратился к комиссии с просьбой заслушать ее. Мы с этим согласились. Но он, в силу непонятных причин, не удержался и решил опубликовать свои изыскания. Такую непоследовательность я рассматриваю только с одной точки зрения, что позиция у моего коллеги слабая. Ранее он также дважды выходил на комиссию со своим версиями, но все они терпели фиаско. Причем Савельев сам это признавал. Однако, это не остановило его от того, чтобы придать самой широкой огласке свои далеко не бесспорные выводы.

Меня вообще настораживает, что он упорно ищет во всем славян. В своих поисках он уже дошел до того, что стал утверждать, что команды боевикам отдавал русский. То есть, только на том, что этот человек говорил по-русски, он делает вывод о его национальной принадлежности.

Факты вещь упрямая. Савельев говорит, что шахидок было четыре, основываясь на показаниях четырех свидетелей. Одна из свидетелей, по фамилии Плиева, в ходе следствия поменяла свои показания. Сначала утверждала, что их было две, а потом стала говорить о четырех. Другая свидетельница также неоднократно меняла показания. А третью, на которую ссылается депутат, мы, как ни пытались, вообще не нашли.

Те же семьдесят два опрошенных нами свидетеля говорили, что шахидок было две, а не четыре. Однако Савельев спокойно берет на веру показания именно тех четырех свидетелей. Тогда оставшимся шестидесяти восьми нужно выдать справки, что они лжецы, так что ли?

При этом есть единственно оставшийся в живых террорист — Нурпаши Кулаев, показания которого Савельевым в расчет не берутся. Кулаев не просто очевидец, он непосредственный участник тех событий. Он говорит о тридцати двух боевиках захвативших школу, но ему не верят, при том, что ему нечего терять — он получил свой пожизненный срок. В ходе судебных заседаний, потерпевшие не раз выкрикивали ему из зала — «Кулаев, скажи истину и получишь меньший срок». Но он, как это ни странно, не поддался и не стал говорить все то, что ему диктовали из зала суда.

Понятно, что любое расследование, а тем более такого масштабного теракта, процесс тяжелый. Вместе с тем, поведение господина Савельева не вписывается ни в какие рамки расследований. Трудно понять его мотивы. Как может человек, который является профессором и постоянно выпячивает то, что он специалист, может оперировать такими цифрами боевиков — «от пятидесяти шести до семидесяти восьми человек»? Наверное, он это делает из большой любви к точным наукам и точным цифрам. Я считаю, что такое утверждение совершенно безответственно. Надо понимать степень своей ответственности перед людьми. Для меня совершенно очевидно, что он (Савельев) выбирает только те факты, которые ложатся в рамки его концепции, все остальное им просто не берется в расчет.

Мы первоначально планировали сделать доклад компактным по содержанию, но теперь он будет развернутый за счет приложения. Те, кто заинтересован в правде и объективных оценках, смогут их получить, сравнивая наш доклад с тем, что написал депутат Савельев. Он, в частности, пишет о показаниях участкового Гуражева, которого мы также опрашивали в качестве свидетеля, но подходит к этому весьма избирательно. При этом, лично с Гуражевым депутат не беседовал.

— Будет ли комиссия, каким-то образом, давать оценку выводам, сделанным Юрием Савельевым?

— Это будут решать уже все члены комиссии. Сейчас я не могу ничего сказать по этому поводу. Примечательно, что все мои коллеги свои выводы и оценки излагали в рамках комиссии, и не стремились вынести те или иные данные на публику. Мы работали и продолжаем работать на основе объективных фактов, а господин Савельев пусть пишет еще и восьмой том, потом девятый, десятый и так далее. Только грешно делать все это на детской крови.

С другой стороны, ни у меня, ни у других членов комиссии нет монополии на истину. Савельев считает, что допустимо сначала говорить нам, что не будет ничего комментировать в СМИ, до тех пор пока не будет обнародован официальный доклад, а потом, вдруг, берет и сливает все, им написанное, на один из сайтов, да еще в такой циничной форме, обвинив наших спецназовцев в том, что они будто бы расстреливали детей. И все это происходит на второй день после открытия памятника погибшим спецназовцам в Беслане.

Я не профессор, а всего лишь доцент, но в ученой среде как-то не принято опровергать не опубликованные факты. Питер, откуда родом господин Савельев, в этом отношении всегда отличался особой щепетильностью. Это была школа, в которой не допускалось ничего подобного, а людям, нарушившим общепринятые правила на ученом совете просто не подавали руки.

— Александр Порфирьевич, ранее Вы говорили о том, что основные выводы были сделаны комиссией в докладе, который был Вами обнародован в конце декабря прошлого года. Что нового может появиться теперь?

— Безусловно, будут какие-то дополнительные и совершенно новые материалы в виде приложений к основной части доклада, в том числе, данные ситуационных экспертиз. Время идет и что-то постоянно меняется. К сожалению, меняется и количество жертв. Когда закончилась силовая фаза операции, уже через несколько дней стало понятно, что число погибших составило триста тридцать человек. Сегодня этот скорбный мартиролог пополнился еще тремя фамилиями.

Одна заложница умерла не выходя из комы через год после теракта. Вторая — в этом году, причем в заключении врачей написано, что ее смерть стала следствием того ущерба здоровью, которое она получила в результате теракта. Сейчас мы ждем медицинского заключения по третьей умершей заложнице. Вполне возможно, что причина ее смерти также кроется в том, что она была среди тех, кто находился в захваченной школе.

Не уменьшается поток заявлений от лиц, которые признаются потерпевшими. Первоначально таковых было меньше тысячи четырехсот, сейчас уже тысяча четыреста тридцать четыре человека. Дело в том, что законодательно круг родственников, которые могут быть признаны потерпевшими, у нас не определен. В силу этого, даже только что родившихся детей мы также начинаем признавать потерпевшими. Неизменным остается только количество заложников в тысячу сто двадцать восемь человек, которые находились в захваченной школе.

— Вне всякого сомнения, всех, включая СМИ, интересует один вопрос — когда, все— таки, будет обнародован доклад?

— Это неправильная постановка вопроса. Такое впечатление, что окончательный вариант доклада у нас есть, и мы его придерживаем. Не учитывается, что по некоторым вопросам мы идем по четвертому, пятому, и даже по шестому кругу, и каждый раз, чтобы успокоить потерпевших, их близких и просто людей, вновь и вновь проверяем те или иные факты и обстоятельства. Уже были проведены четыре экспертизы по поводу того, могли или нет приехать на ГАЗ-66 тридцать два боевика с оружием. Следственный эксперимент показал, что могли, но люди все равно не верят и все тут.

В настоящее время идет судебный процесс над милиционерами, которым инкриминируется халатное отношение к своим обязанностям. Там тоже выступают свидетели и вполне возможно, что здесь могут всплыть какие-то неизвестные факты или новые данные, которую нам придется проверять.

— Но спикер верхней палаты на днях сказал, что итоги парламентского расследования общественность узнает до конца этого года.

— А если вдруг к этому времени появятся какие-нибудь новые обстоятельства, которые не позволят нам этого сделать? Понятно, что все уже устали и хочется все это закончить. Однако не получается, поскольку постоянно всплывают то одни, то другие новые факты и многое нам приходится начинать заново.

Мы не привязываем свою деятельность по срокам к окончанию следствия по этому теракту и уж, тем более, не собираемся подменять Генпрокуратуру. Закончим работу, когда дадим ответы на все вопросы.

— Оппоненты вашей комиссии считают, что вы специально затягиваете расследование до 2008 года, чтобы после того, как в стране будет новый президент, просто самороспуститься. К тому времени, дескать, все утихнет и можно будет «замотать» это дело. Что Вы на это скажите?

— Ерунда! Кто же даст забыть или «замотать» такое? Не получится, кто бы чего бы там не хотел, слишком большой резонанс, слишком значимое, по своим трагическим последствиям, событие для страны. Так что никто ничего не забудет, и мы не самороспустимся. В этом я абсолютно уверен!

Уже сейчас можно сказать, что выводы сделаны. Так, мы уничтожили своего « бен ладана» в лице Басаева. Также, большинство из тех, кто был причастен к терактам — уже на том свете, за исключением парочки-тройки террористов, которых обязательно «достанем». Речь идет о двух сообщниках террористов, которые школу брать не поехали, а остались под лагерем в ингушском Пседахе. В розыске также находится один человек — подозреваемый в финансировании этого теракта.

— Александр Порфирьевич, возможно, мой вопрос не очень уместен, тем не менее не могу не задать его. Ваша комиссия работает уже больше двух лет, чувствуете ли Вы хоть какое-то удовлетворение от своей работы?

— Знаете, с одной стороны, о каком удовлетворении можно говорить в таком деле? Вместе с тем, не могу не сказать о том, что да — испытываю удовлетворение от работы моих коллег по комиссии. Они повели себя порядочно, в том числе, и по отношению друг к другу, делали кропотливую и тяжелую как в прямом, так и переносном смысле слова, работу и не искали себе сомнительной славы, как некоторые.

Хочу сказать также о том, что в рамках комиссии мы выполнили несвойственную ее функциям задачу, не допустив после случившегося в Беслане скатывания ситуации в кровавую бойню возмездия. Наша комиссия, без преувеличения, встала между враждующими сторонами. Не буду говорить о том, что и кого конкретно я имею ввиду, это и так понятно.

Одновременно с расследованием нам приходится помогать жителям Беслана в разрешении многих социальных, экономических и просто бытовых проблем. Поэтому у меня и у моих коллег есть ощущение удовлетворения от того, что мы сделали все, что могли по целому ряду вопросов, с которыми к нам обращались люди.

— Вы являетесь главой комиссии по анализу ситуации на Северном Кавказе, которая была сформирована в Совете Федерации, а также входите в состав Национального антитеррористического комитета (НАК). Как идет процесс сдачи оружия представителями незаконных вооруженных формирований после объявления амнистии?

— В общей сложности с момента заявления об амнистии главой НАК, председателем ФСБ Николаем Патрушевым амнистии сдались 337 человек, из них 281 — в Чечне, 38 — в Дагестане и 9 — в Ингушетии, по 1-2 человека — в Астраханской области, Ставрополье, Ростове, Северной Осетии и других региона.

Без преувеличения можно сказать, что этот процесс охватил все субъекты Северного Кавказа. И это является свидетельством того, что те, кому адресована амнистия, и их родственники не остались безучастными, и все больше и больше тех, кто с оружием в руках находился в бандформированиях, но при этом не имеет за собой следа тяжких преступлений, делает выбор в пользу мирной жизни.

Примечательно, что со стороны тех, кто добровольно сложил оружие, не поступило ни одного обращения или жалобы по поводу того, что с ними поступали недостойно.

В Совете Федерации работает «горячая линия», хотя ее значения не следует преувеличивать, поскольку в горной местности на Северном Кавказе не везде даже простая телефонная связь существует, но родственники боевиков звонят нам довольно регулярно и интересуются, будет ли расширен перечень статей, которые попадают под амнистию. Этот процесс рассчитан на шесть месяцев, но я не исключаю, что к этому вопросу можно будет вернуться, поскольку есть ряд проблем, которые необходимо будет урегулировать, в том числе в отношении тех, кто находится сейчас за пределами России и не имеет документов, которые удостоверяли бы их принадлежность к РФ.

Хочу сказать, что в каждом конкретном случае мы разбираемся отдельно. Уже сейчас можно с очевидностью отметить, что амнистия, безусловно, способствует стабилизации ситуации на Северном Кавказе, и в первую очередь, в Чечне.

Некоторые из боевиков уходили не только ведь по идейным соображениям, но и из-за чувства кровной мести, и это обстоятельство также учитывается, поскольку наряду с госорганами работают и общественные советы, которые разбираются в такого рода случаях и занимаются урегулированием кровно-родственных претензий.

Я не так давно был в Грозном, и меня впечатлили темпы восстановления в этом городе. Люди работают там по три смены, как на ударных стройках советского времени, и что самое главное — они получают за свою работу гарантированную зарплату.

Примечательно также, что в Чечне после объявления амнистии кривая преступлений на почве покушений резко пошла вниз. «Интерфакс»