В Верховном суде Северной Осетии, где продолжается слушание по делу Кулаева, допросили во вторник некоторых бывших руководителей республики.

За время заседания показания дали шестеро свидетелей, каждый из которых допрашивался до полутора часов. По ходатайству потерпевших в качестве свидетелей для дачи показаний в суд явились Урузмаг Огоев, бывший секретарь совета экономической и общественной безопасности республики; бывший министр внутренних дел Казбек Дзантиев; начальник Бесланского РОВД Мирослав Айдаров и двое его заместителей — Таймураз Муртазов и Гурам Дряеев (уголовное дело в их отношении передано в суд), а также Лев Дзугаев, отвечавший во время теракта за связи со СМИ.
Генерал Огоев, на 1 сентября секретарь совета экономической и общественной безопасности республики, сразу заявил, что не являлся членом штаба по освобождению заложников. Штаб был сформирован в первый же день по приказу председателя правительства страны под руководством директора УФСБ по Северной Осетии Валерия Андреева. По словам Огоева, штаб находился на первом этаже администрации Беслана и «посторонних туда не пускали». Согласно закону об антитерроре, заметил свидетель, контртеррористическими операциями должен заниматься силовой блок страны.
«Дзасохов решал административные вопросы, порядок работы исполнительной власти. Все другие вопросы должны были решать силовики. Мне ничего не было известно о количестве заложников. Официальной информации никакой не было. До тех пор, пока туда не зашел Аушев, и не увидел реальную обстановку, точное число заложников было неизвестно. В озвученную цифру 354 человека мало кто верил. Это было, по крайней мере, некорректно», — заявил свидетель, оговорившись, что определение числа заложников в его функции не входило.
Урузмаг Огоев подчеркнул, что со стороны республиканской власти штурм не планировался. В диалоге между Дзасоховым и силовиками проходила одна мысль: штурма не будет, все нужно решать мирным путем, утверждал свидетель. Но Огоев не исключил, что «какая-то ситуация», то есть штурм, как вариант продумывался силовиками, так как в Беслан были стянуты военные люди, которые отрабатывали свои действия.
Генерал рассказал, что в первый день боевики не выходили на связь, и первый номер телефона, который был указан в записке, оказался неправильным. Потребовалось немало времени, чтобы узнать точный номер. Огоев подчеркнул, что не знает о переговорах, которые вел штаб, и добавил только, что в штабе был переговорщик, который разговаривал с боевиками. Никого другого к переговорам не допускали.
«Стратегия штаба была на переговоры. Я в той комнате (где находился штаб) не был, меня не пустили туда. Но я знаю, что пытались выйти на Масхадова, звонили в Англию Закаеву, искали Аслаханова, Аушева. Все же нормально шло, когда Аушев маленьких вывел. Но о причине взрыва мне сложно сказать. Дальнейший ход событий резко изменился после взрывов, и не в нашу пользу», — сказал свидетель.
Бывшего министра внутренних дел республики Казбека Дзантиева ждали в суде давно — у потерпевших к нему было много вопросов. Допрашивали генерал-лейтенанта Дзантиева почти два часа. Экс-министр начал с того, что все лето 2004 года милиция находилась в усиленном варианте несения службы, и лишь в середине августа на пять дней усиление было снято. По административной границе Правобережного района с Ингушетией, протяженность которой составляет 57 км, было выставлено девять постов, сообщил Дзантиев. На вопрос потерпевших о том, как боевики проехали, он ответил, что, по-видимому, они нашли такой маршрут, где остались незамеченными.
Казбек Дзантиев рассказал, что после событий 22 июня 2004 года в Назрани, в МВД Северной Осетии посыпался поток оперативных документов, где сообщалось о террористической угрозе. Где было возможно, личный состав министерства проводил мероприятия на местности, уточнял информацию. Также свидетель подтвердил, что в министерство поступала и шифротелеграмма о том, что в лесном массиве Малгобекского района Ингушетии собирается банда, в задачу которой входит нападение на объекты в Северной Осетии. С 15 по 28 августа на территории республики мероприятия по этой телеграмме были проведены, уверял Дзантиев. Кроме того, он направил подобную телеграмму и главе МВД Ингушетии с целью совместной отработки данной оперативной информации, но ответа так и не получил.
«Говорили ведь, будьте бдительны. Как же допустили, что такой прокол случился, кто виноват в том, что боевики беспрепятственно проехали», — спросил у Дзантиева обвинитель Николай Шепель.
«Я полагаю, что следственные мероприятия ответят на этот вопрос. Мое видение таково, что это неразрывно связано с ситуацией в Чечне. В 2000 году на совещании в Ставрополе, которое проводил заместитель министра внутренних дел РФ, — я и еще главы МВД двух республик подписали заявление о том, чтобы в зону контртеррористической операции была включена Ингушетия. Мы настаивали, чтобы административную границу с Ингушетией закрыли, потому что все мы прекрасно знаем, где боевики отсиживались и лечились. И сейчас в Беслан из Ингушетии пришли. Как могли, мы границу закрывали, но все равно везде посты не расставишь», — заявил Дзантиев и напомнил, что в 2000 году в МВД был создан полк по охране административных границ, а в 2003 его расформировали.
Кроме того, Дзантиев рассказал об оперативном штабе, членом которого он тоже не являлся. Заявлением о том, что сам министр внутренних дел не входил в штаб, крайне удивило и возмутило потерпевших. По показаниям бывшего министра, с 10 часов утра 1 сентября «рабочую группу» (он оговорился, что это был еще не штаб) возглавлял президент Дзасохов, который отдавал команды.
«Но 1 сентября примерно в 15-16 часов дня в здании администрации Беслана ко мне подошел директор УФСБ генерал-лейтенант Андреев и доложил, что сформирован штаб и он является руководителем штаба. Казбек Борисович, обратился Андреев ко мне, прошу без меня никаких решений не принимать», — сказал Дзантиев. По его показаниям, в штаб Андреева он не входил, ни на одном заседании не присутствовал, более того, в комнату, где заседал штаб, не входил. Дзантиев выполнял те задачи, которые перед ним ставил глава МВД России Рашид Нургалиев.
Представитель потерпевших Таймураз Чеджемов представил Дзантиеву список членов оперативного штаба, установленный прокуратурой, где он значится заместителем председателя штаба Андреева. Комментировать это Дзантиев не смог, заявив, что первый раз это слышит.
Казбек Дзантиев рассказал, что как один из вариантов третьего сентября рассматривалось и открытие коридора для террористов: «Анисимов (заместитель Патрушева) утром третьего поставил мне задачу предусмотреть и коридор».
«Дзасохов постоянно повторял, что штурма не будет. Как только вынесли первую записку, где требовали четверых: Дзасохова, Зязикова, Аслаханова, Рошаля, президент сразу сказал, что готов идти. В штабе был переговорщик, я его не знаю, он был офицер ФСБ. Когда он сказал террористам, что Дзасохов готов, они говорят: нет, нам нужны четверо вместе. Аслаханова нашли, он был за рубежом, Рошаль сразу вылетел в Беслан. Зязикова мы искали, но так и не смогли найти».
Детальный допрос Дзантиеву устроили потерпевшие, высказывавшие претензии экс-министру и заявлявшие, что он тоже должен нести ответственность за Беслан и сесть рядом с Кулаевым. Генерал-лейтенант сказал, что за Беслан виноваты «все мы, в том числе и я», и если следственные органы признают его вину, он готов нести любую ответственность.
Заявление об отставке на имя главы МВД РФ генерал-полковника Нургалиева Дзантиев подал четвертого сентября, сразу после штурма. По его словам, на это были и личные причины, но главная состояла в том, что «на будущее нет гарантии, что подобное не повторится, потому что в стране создана такая система».
Вслед за Казбеком Дзантиевым на допрос был вызван Мирослав Айдаров, начальник Бесланского ОВД. В отношении Айдарова и двоих его заместителей возбуждено уголовное дело по статье «халатность», которое недавно было передано в суд Беслана. Полковник Мирослав Айдаров заступил на должность начальника РОВД незадолго до трагических событий в Беслане, он успел проработать на этом месте 17 дней. Отвечая на вопрос, как боевики могли беспрепятственно приехать в Беслан, Айдаров сказал, что, вероятно, был человек, который хорошо знал дорогу. Есть приказ № 303, который регламентирует, где выставлять посты, но людей на эти посты не хватало.
«Административная граница Правобережного района с Ингушетией 57 км. Из них 18-20 км — можно спокойно пройти и проехать. Там невозможно прикрыть все дороги. Часть дороги была перекопана и приведена в частичную негодность после событий в Назрани. Мы просили экскаватор и перекапывали. Но на следующей неделе мы находили эти дороги ровными. Видимо, это делали те, кто занимается темными делами», — заявил Айдаров.
Под темными делами он имел в виду незаконный перевоз нефти из Ингушетии по той самой дороге, которой приехали боевики. «Ни для кого не секрет, что Правобережный район славится своей нефтеносностью. Мне говорили, что есть некие кланы, которые занимаются перевозом нефти из Ингушетии». Мирослав Айдаров рассказал, что РОВД пыталось договориться с 58-й армией, чтобы их экскаватор вскопал дорогу глубоко, чтобы вручную уже никто не смог разровнять. Но командующий армии генерал-лейтенант Соболев выставил РОВД счет на 800 тыс рублей, которых не было. «Вот так договариваешься с колхозом, дают трактор на час-полтора. Что успеешь за это время, то и перекопай. Но эти дороги тут же менялись в другом направлении. И ночью все равно нефть возили».
Айдаров также свидетельствовал о том, что примерно в 15 часов третьего сентября его заместитель Дряев Гурам докладывал о том, что по школе прямой наводкой стреляет танк.
Полковник также подчеркнул, что сообщения о переносе линейки на час раньше в РОВД не поступало. По поводу приказа № 500 за подписью главы МВД республики, в котором якобы сообщалось об обеспечении усиленных мер безопасности, Айдаров заявил, что такой приказ РОВД не получало и это уже доказано в рамках уголовного дела в его отношении. «Приказа №500 от министра я не получал. По поводу 1 сентября никакой конкретной информации не было. Была отдельная телетайпограмма, которая приходит каждый год. В ней было все, что обычно: выставить посты, проверить кинологами, — пояснил Айдаров, добавив, что достался тяжелый районный отдел. По республики он занимает последнее место по раскрытию тяжких преступлений.
Напоследок осталось допросить Льва Дзугаева, бывшего председателя информационно-аналитического управления президента и правительства. Оперативным штабом на Дзугаева была возложена задача поддержания связи со СМИ. Именно из его уст в первые дни захвата звучала цифра 354 заложника. Допрос, проходивший очень эмоционально и нервно, вплоть до оскорблений, сводился к обсуждению одного вопроса: откуда взялась эта цифра. Потерпевшие ставят Дзугаеву в вину, что он озвучил эту цифру, и уверены, что эта ложь сказалась на отношении боевиков к заложникам, которые злились и угрожали тысячу заложников довести до 354 человек.
По словам Дзугаева, о заседаниях штаба и его решения ему ничего не известно. Конкретная информация исходила от председателя штаба Андреева, которую Дзугаев и распространял. О количестве заложников также говорил Андреев. «Хочу заметить, что речь шла о списках на первые часы. На тот момент в списках, которые составлялись по Беслану сотрудниками РОВД, значилось 354 человека пофамильно. Я всегда повторял: на этот час, в списках 354 человека. Я не говорил, что это окончательное число заложников», — подчеркнул Лев Дзугаев.
Он отметил, что только 2-го сентября, когда в школе побывал Аушев, стала известна реальная картина произошедшего. Тогда Дзугаев в интервью журналисту центральной телекомпании сказал, что заложников больше тысячи. Но, как сказал свидетель, эта новость не стала достоянием общественности, так как сообщение о том, что выпустили 26 детей, стало доминирующим.
«Я допускал, что число заложников может быть значительно больше, но в соответствии с законом я должен был озвучить то, что озвучил, что сказал руководитель штаба. Если б я составлял эти списки и руководил операцией, я бы нес полную ответственность».
Представитель потерпевших Чеджемов напомнил Дзугаеву, что уже 1-го сентября прокурор республики возбудил уголовное дело по факту захвата более 600 человек. На это свидетель ответил, что не понимает, почему, если кто-то знал, что заложников больше, не довел эту цифру до него. По убеждению Дзугаева, никаких причин, чтобы сознательно занижать число заложников у штаба не было: «Если б я сомневался, что кто-то сознательно уменьшает число заложников, я бы там не находился, потому что я прекрасно понимаю, что значит «говорящая голова».
На вопрос судьи Агузарова, испытывает ли свидетель чувство вины, Дзугаев ответил: «Это моя личная трагедия и боль». Настя Толпарова, «Агентство национальных новостей»