Давно запланированная поездка по делам в столицу неожиданным образом совпала по времени с премьерой спектакля театра «Эрмитаж» на Новом Арбате по одному из произведений Гайто Газданова. Не воспользоваться столь благоприятной возможностью было бы непростительно. Из-за проблем со зрением пришлось обратиться к случайной прохожей с просьбой подсказать номер дома, возле которого я остановился, чтобы сориентироваться. Узнав, что я иду в театр, москвичка поинтересовалась – на какую пьесу.
«Слепые кони Фортуны» по Газданову, объяснил я. Она ответила слегка смущенно: «Я у него читала только «Призрак Александра Вольфа». «Так по этой книге и поставлен спектакль», -оставалось лишь с улыбкой уточнить на прощание. Тем не менее знакомство рядовой жительницы Белокаменной с творчеством Гайто не могло не польстить моему собственному пристрастию к этому писателю.
Как выяснилось после того, как был опущен занавес, которого на самом деле и не существовало, в зрительном зале собрались либо ценители таланта одного из лучших прозаиков русского зарубежья, либо те, кто открыли его для себя за эти неполные три часа. Сравнительно небольшое помещение в двенадцать рядов, хотя и довольно длинных, было заполнено почти до отказа, несмотря на сугубо московские цены на билеты. Актеров провожали долгими овациями, а все представление сопровождалось неослабеваемым вниманием со стороны публики. И начиналось все, и заканчивалось обращением постановщика к гостям, и это усиливало атмосферу доверительности и общей гармонии.
Определенные опасения перед тем, как раздались первые звуки со сцены, все же присутствовали. Создавая своего «Вольфа», автор меньше всего думал о том, что его детище будет перенесено на театральные подмостки. Как сохранить в подобной ситуации магию газдановского языка и стиля? И здесь необходимо признать, что создатели инсценировки достаточно бережно отнеслись к первоисточнику. Страницы текста на глазах превращались в аудиоверсию. Более того, иные строчки или слова, которые при чтении мы могли бы пробежать машинально, здесь приобретали особую силу и окраску, благодаря интонациям, эмоциям и даже большей громкости, с которой они порой произносились. При этом возникал уже риск перекоса противоположного свойства. Можно ли будет назвать озвучание книги, пусть и расписанное по ролям, театральным действом? Однако по ходу пьесы стало понятно, что режиссер и актеры нашли оптимальный баланс между содержанием и зрелищностью.
Не очень богатую сценографию хорошо оживляло некое подобие кордебалета, каждый выход которого характеризовал место, куда перемещалось действие, либо иллюстрировал драматургию происходящего. Мы даже стали свидетелями поединка между французским и американским боксерами. Это событие стало поводом для знакомства героя с женщиной, приблизившей в итоге роковой финал. Несомненная удача режиссера – сцена с некрологами, которыми ее новый возлюбленный – мелкий журналист из русских эмигрантов зарабатывает себе на жизнь в Париже. Реакция читателей на них – одновременно сюрреалистична и убедительна. Остроумно решен эпизод с ездой на бешеной скорости Елены Николаевны за рулем автомобиля. Режиссер Михаил Левитин очень тонко прочувствовал замысел Газданова, и некоторые находки лишь усилили предусмотренный эффект. Например, часть монологов рассказчика тут же дублирует на английском сидящий за пишущей машинкой Вольф. Ведь самым большим потрясением для нашего соотечественника, занесенного эмигрантской судьбой во Францию, явилась попавшая ему в руки книга, изданная в Лондоне, в которой в мельчайших деталях описывалась короткая перестрелка в российской степи. Помимо убитого и убийцы в том месте и в тот час не было никого. И вот теперь невольный победитель в этой внезапной дуэли читает о том, что там происходило. Еще одно доказательство того, что Левитин находится на той же волне, что и Газданов, – долгожданная встреча двух главных действующих лиц. Когда много лет назад я читал эту вещь впервые, мне показалось, что появление Вольфа в парижском кафе описано слишком буднично, если учитывать, сколько усилий было предпринято для того, чтобы это произошло. Но режиссер пошёл еще дальше в своем стремлении упростить, казалось бы, ключевой момент. Оба человека у него сразу оказываются в кафе, через столик друг от друга и при посредстве третьего эмигранта, устроившего их встречу, обмениваются несколькими малозначительными репликами. Раскаты грома или взрывы фанфар здесь действительно не нужны. Мы присутствуем не при развязке, а скорее, при еще одном повороте сюжета.
Главное, что волновало Газданова в этом произведении – тема уникальности и многозначности смерти, а также ответственности перед другими за последствия того, что мы совершаем в своей жизни и возмездия за наиболее тяжкие проступки. Не знаю, известен ли в мировой литературе другой пример того парадокса, к которому пришел Гайто Иванович. Многолетние терзания человека, уверенного в том, что он исключительно в порядке самозащиты убил незнакомца, должно было смениться еще большим отчаянием, если бы он знал, что тот, кого он считал своей жертвой, остался жив. Слишком уж много зла причинил Александр Вольф, в том числе и самому герою этой истории после того, как чудом выкарабкался с того света. «Надо было целиться лучше», – не единожды было произнесено со сцены.
Все актеры, занятые в спектакле, были на высоте, но мне больше всего понравился Сергей Олесяк – исполнявший роли Владимира Петровича Вознесенского – профессионального кочевника, как явствует из документа, выданного тому полицией. Впрочем, сам литературный персонаж этот был наиболее колоритным по своему характеру и образу жизни. В постановке использовано много самой разнообразной музыки – от «Марсельезы» до цыганского романса и она почти везде к месту. Упоминание о лошадях в названии перекликается с периодически повторяющимся конским топотом и двумя песнями на соответствующую тему. Одной из них, к моему удивлению, стал совершенно неизвестный мне ранее «Белый конь» Владимира Шаинского, спетый незаслуженно отодвинутым в тень забвения Юрием Гуляевым. Единственная претензия касается выбора проходящей рефреном арии старой графини из «Пиковой дамы». Понятно, что в этом фрагменте режиссера привлекли и идея смерти, и ореол мистики, но отнюдь не все зрители знают французский язык и не у всех даже могут возникнуть ассоциации с повестью Пушкина и оперой Чайковского, если не изучить предварительно театральную программку. Да и в этом случае «тройка» и «семерка», может, и откроется, а «туз» – навряд ли. Гораздо более выразительной и понятной «наводкой» мог бы послужить лейтмотив из шестой симфонии того же Петра Ильича. Вот уж где образ смерти предстает живо и мощно.
Думается, «Слепые кони Фортуны» могут стать одним из самых заметных явлений театрального сезона в Москве. По крайней мере для серьезного, вдумчивого зрителя — это отличный подарок, а что, если и русскому драматическому театру имени Вахтангова во Владикавказе приобрести с помощью спонсоров права на постановку в этой версии? И даже с элементами интерпретации. Кстати, у Левитина проскальзывает что-то вахтанговское, хотя теперь это уже общемировое. Сегодня, когда приближается 120-летие со дня рождения Газданова благодаря премьере в столице довелось еще раз удостовериться в актуальности и притягательности его творчества. И вопросы, заданные им, и найденные им ответы, по-прежнему важны.
Автор: Евгений Пантелеев