Журналисты «МН» продолжают рассказывать о судьбах бесланских детей. У читателей есть возможность поддержать пострадавших.

— Так обидно: я школу совсем не успела рассмотреть, — грустно говорит Диана. — Только этот проклятый спортзал. Даже за партой ни разу не посидела. А теперь все парты разбомбили…
— Посидишь еще, — обещает мама Жанна и крепко, слишком крепко сжимает дочкину руку. После штурма их так и нашли — одной рукой Жанна зажимала рану у себя на груди, второй обнимала девочку.

Диана
По меркам Беслана Диана пострадала не очень сильно — просто тело и лицо были посечены осколками каких-то мелких предметов. Все уже зажило, только иногда из-под кожи вылазят занозы. «Вот такую деревяшку, — показывает Диана, — мама вынула только что».
В какую школу теперь отправлять свою первоклассницу, семья еще не решила. В любую — страшно. «Лучше бы она совсем не училась», — украдкой вздыхает бабушка Тамара. Многие осетины сейчас так говорят и тянут время, чтобы подольше оставить детей при себе. Бывших заложников, приступивших к занятиям, до школы и обратно сопровождают родители, просиживая во дворе с первого до последнего урока.
— Я понимаю, что это ненормально, но, наверное, по-другому тоже не смогу, — говорит Жанна. — Хорошо бы найти какую-нибудь сельскую школу. Без спортзала. И где учеников не больше десяти. Такую-то уж точно захватывать не будут.
Диана хотела учиться только в школе номер один. Во-первых, все ребята со двора учатся там, во-вторых, ее записали в класс к Марине Махарбековне.
— Она мне сразу понравилась — такая добрая, — вздыхает Диана. — Я хотела ей розы подарить, но уронила, когда начали стрелять. В спортзале она протиснулась поближе к детям, всех ободряла. Обещала устроить большой-большой праздник первого «А», когда мы выберемся оттуда. Я боялась, что она нечаянно погибнет и ничего не получится.
С учительницей все нормально, но праздника, похоже, не будет. Почти половину учащихся из первого «А» уже похоронили, многие в больницах с тяжелыми ранениями. Среди первоклассников вообще самые большие потери, из четырех классов теперь едва ли наберется два.
— Мы с одним мальчиком договорились сидеть вместе, на первой парте, — едва слышно говорит Диана. — Он знал все буквы, умножение и другие примеры. Обещал защищать меня от хулиганов, но его убили. Еще я запомнила, что он не пил… Ну, эту… Мочу. Все дети пили, а он не хотел: она же такая противная. А когда пошел дождь, научил меня ловить ртом капли.
Мальчика звали Алан. Во время взрыва он упал на Диану. Возможно, это и спасло ей жизнь. А мальчика до сих пор не опознали…

Двор
Диана живет в Школьном переулке, дом 37. Напротив — дом 39. У пятиэтажек общий двор с красивыми палисадниками и узкими проходами через гаражи к злосчастной школе N 1. Можно ходить в обход — по улице, но многие терпеть не могли делать крюк в пятьдесят метров, протискивались напрямую, через железяки. Первого сентября эта привычка спасла несколько жизней. И третьего сентября, после взрывов, уцелели те, кто побежал за школу, к спасительным гаражам. Но все же счастливчиков очень мало. Совсем мало.
— Вы слышите, как тихо? — говорит Аза Аликова. — Мы сходим с ума от этой тишины. А раньше у нас такой галдеж был. Нашему двору все завидовали: у вас столько детей!
За сентябрь во дворе похоронили 36 детей и взрослых. Двадцать заложников до сих пор в больницах, четверо не найдены… Горе и потери почти в каждой квартире.
По пятницам, в дни траура, 37-й и 39-й дома поминают своих усопших вместе. В помещении, которое раньше служило чем-то вроде клуба. Его построили посреди двора всем миром и на свои деньги. Внутри — длинные столы и длинные лавки. За ними отмечали праздники, справляли свадьбы. Теперь здесь только поминки. По правилам, каждая семья, где есть покойный, режет к столу бычка или барана, печет осетинские пироги. Еду готовят прямо на улице, на кострах. В прошлую пятницу от традиций отступили.
— Есть некому, — сказала Аза. — Нас теперь так мало, что забили одного барана на всех. Люди могут только плакать и вспоминать.
— Ацамаз, расскажи, как ты догадался, куда бежать, — просит спасшегося соседа-восьмиклассника дедушка Георгий.
— Да уж сто раз рассказывал, — сердится Ацамаз.
— А ты еще раз расскажи, — настойчиво поддерживают женщины.
— Ну, брат заметил еще в спортзале: где что движется — бандиты по нему сразу огонь. Говорит мне: будет суматоха — рвем к гаражам. Азамат первый выскочил, но его застрелили, а я вот убежал.
— Такой хороший мальчик, — хвалит Ацамаза старик Георгий. А мои внуки не догадались. Как же так? Они тоже были ловкие, я сам их учил, а они взяли и погибли. Зачем мне теперь жить?
Люди молчат. Близнецы Асик и Сосик были славные пацаны. Дед с ними нянчился десять лет, с самого рождения. Чем сейчас его утешить? Ничем.
— У Дзгоевых такая радость, — неживым голосом говорит Рита Дудиева, потерявшая во время теракта единственную дочь Аллу. — Фатиме извлекли болтик из головки, на второй день она очнулась и запросила борща.
Хорошую новость знают все. В ростовскую больницу с оказией отправлено уже десять кастрюль борща, пусть девочка побыстрее поправляется и живет за всех — за свою погибшую сестру Залину, за Ритину дочку Аллу, за Кристину Цкаеву, за Мадину Томаеву, за Алану Доган. Женщины перечисляют и перечисляют имена убитых девочек, пока кто-то рыданием не прерывает скорбный список. Потом то же самое повторяется с мальчиками. Заговорили о хорошем: в Москве пошел на поправку почти безнадежный Сослан Цаликов. Звонила мать: что делать? Он спрашивает про друзей, может, не говорить пока, что они погибли? Их было трое, неразлучных с самого рождения: Сос, Хасан Рубаев и Заур Дудиев. Хасан после взрыва выбежал из школы, но с полдороги вернулся за друзьями. Полуживым спасатели нашли только Сослана.
— Мы не можем поверить в то, что с ними случилось,— говорит учительница Маргарита Басаева. — Они спортсмены, ничего не боялись и убежать могли откуда угодно. Они просто обязаны были спастись.

Школа
Утро в Школьном переулке начинается одинаково. В школу приходят родители. Они встают на колени, прикладывают пальцы к полу спортзала и долго-долго не отпускают. Потом выкладывают из карманов конфеты, печенье, ставят бутылки с водой и начинают в сотый, а может быть, уже и в тысячный раз обходить развалины. Они ходят медленно, прикасаясь к разбросанной повсюду школьной форме, перекладывая с места на место распаренные туфли и кроссовки, рассматривают обгоревшие учебники. Слез никто не вытирает, бесполезно, они все равно рвутся наружу.
На уцелевшей стене спортзала нацарапано гвоздем: «Поднявший руку на ребенка — это даже не зверь, это изверг, сатана». Здесь стоят подолгу, с каменными лицами, иногда вслух жалея, что нет более сильных слов, которыми можно назвать бандитов. Доски вдоль лестницы на второй этаж исписаны проклятиями. Мел осыпается, но кто-то каждый день обводит буквы заново: «Горе тем, кто нас тронул», «Месть ингушам!». Президент Дзасохов в настенной росписи упоминается едва ли не чаще террористов. Несмотря на его многочисленные оправдания, осетины, похоже, не собираются прощать отцу нации трусливое поведение.
В одном классе с множеством уцелевших портретов молодого Бориса Пастернака мужчины закуривают сигареты и кладут их на блюдечки. Сигарета тлеет четыре минуты и пеплом падает вниз — на засохшие пятна крови и ботинки больших размеров. Здесь, в этой комнате, 1 сентября расстреливали молодых мужчин. «Им не давали выкурить даже последнюю сигарету, — говорит старик Георгий, видевший расстрелы из окон своей квартиры. — Жаль, что у меня не было винтовки, я бы этим террористам за все отплатил». Деда, три дня маячившего на четвертом этаже своего дома, как раз напротив школы, самого чуть не подстрелили. Несколько квартир рядом полностью выгорели от прямого попадания бандитских снарядов. Из стен своей квартиры Георгий до сих пор выковыривает пули. Оружия в домах в Школьном если у кого-то раньше и не было, то теперь есть. Об этом говорят, почти не скрываясь. Зачем оно? Сейчас это глупый вопрос.
— А на кого нам надеяться? — сказал Руслан Цкаев, потерявший во время теракта жену и дочь. — ФСБ не до наших детей. Будем защищать себя сами.
Полы в школе густо усыпаны гильзами. Даже после бульдозера можно набрать пригоршню, не сходя с места. Под слоем железа иногда обнаруживаются вещи заложников. Так Володя Томаев наткнулся на белую босоножку жены. Столько раз здесь ходил — ничего, и вдруг такая удача. Мужчина опустился на грязный пол, прижал находку к лицу и заплакал от счастья. Кто-то сбегал в Школьный переулок, за соседями. Они пришли, и тоже были счастливы за Володю: хоть что-то ему осталось в память о родных. Несколько дней назад жену Зину и дочку Мадину он опознал в морге по кусочкам. Прямое попадание…
— Это война, — говорят в Беслане. — Настоящая война, как в сорок первом.
По словам историков, потери несопоставимы. За годы Великой Отечественной в Беслане погибло втрое меньше жителей, чем за три сентябрьских дня 2004 года. Людмила Бутузова, «Московские новости»