Из разговоров с родней я знал, что мой тесть, Петр Борисович Кокаев, которого с легкой руки моей дочери все звали «дед», добровольцем ушел на фронт в марте 1942 года, хотя ему еще не было 18 лет. Служил сначала как наводчик, а затем как командир гаубичного орудия в звании гвардии младшего сержанта 6-й батареи 127-го гвардейского артиллерийского полка 59-й гвардейской стрелковой дивизии 3-й гвардейской Армии 2-го Украинского фронта. Воевал сперва с немцами, а затем и с японцами, был награжден дюжиной боевых медалей и орденом славы. Я знал, что дед начал свой боевой путь к востоку от Ростова, прошел с боями Донецк, Кишинев, Бухарест, Белград, участвовал в штурме Будапешта, а закончил войну с немцами под Веной. Здесь же он встретился с американцами.

Рассказывать о войне дед не любил, но в очередной День Победы после нескольких тостов за победу он вдруг разговорился. Вот его рассказ:

«Нас с братом и сестрой, малолетних, бросила мать, выскочив замуж за молодого парня. Мачеха Габанон оказалась женщиной злой, и мне, как старшему из детей ее мужа, приходилось с ней постоянно воевать. Поэтому я решил: лучше буду воевать с Гитлером, чем с Габанон. В марте 1943 года я попросился на фронт, хотя 18 лет мне было бы в декабре. Меня обучили артиллерийскому делу. Начались мои военные будни под Ростовом.

Здесь же я познакомился со своим лучшим фронтовым другом, Вовой, моим ровесником из Пензенской области. Он был заряжающим, а я – наводчиком боевого расчета гаубицы М-30. Эта гаубица стала легендой Второй мировой войны из-за простоты конструкции, надежности, мобильности и огневой мощи. Даже немцы активно использовали трофейные М-30 против англичан и американцев.

Вова сразу же привлек меня своей открытостью и простотой. Все его действия и поступки были понятны. На первый взгляд он казался простофилей. На самом деле он был очень даже сообразителен. Но главное, за что я его сильно уважал – полное отсутствие злых помыслов. Для меня эта его черта была очень ценной. И поэтому я относился к нему лучше, чем к родному брату. Он был для меня родным по духу.

На территории Молдавии наши позиции атаковали немецкие штурмовики. Я бросился в яму, а за мной – Вова. Самолеты со страшным воем пронеслись над нами. Бомба разорвалась рядом с нами. Нас засыпало землей. Когда гул самолетов немного стих, я начал руками разгребать комки засыпавшей меня земли, лежа на животе на дне ямы. И тут я почувствовал, как что-то теплое разливается по моей спине. Я сделал усилие, чтобы перевернуться на спину. Развернувшись на пол-оборота, я увидел лицо Вовы

с широко открытыми, неподвижными, полными боли глазами. В следующее мгновение я понял, что на мне лежит только туловище Вовы, а нижнюю часть оторвало осколком бомбы. Я в ужасе отпрянул от него…»

На этих словах дед заплакал навзрыд как ребенок. Он всхлипывал, крупные слезы катились по щекам. А ведь мне казалось, что после перенесенных ужасов он не способен на подобные эмоции. Я растерялся, не знал, как его успокоить. Он, видимо, так ясно представил тот момент, что все пережил заново. Через некоторое время он все-таки успокоился и продолжил:

«После войны я женился и в честь друга назвал своего первенца Вовой. Но его судьба оказалась не лучше судьбы тезки – в пять лет он выбежал со двора на проезжую часть, угодил под автомобиль и погиб».

Он замолчал. Опять комок подкатил к его горлу. Было видно, что он еле сдерживает слезы. На морщинистом лице деда отразились глубокие внутренние страдания. «Вот почему он не любит вспоминать войну!» – догадался я. Снова взяв себя в руки, он продолжил:

«Первую свою награду – медаль «За отвагу» я получил осенью 1943 года. На территории Украины под огнем противника надо было на плотах переправить гаубицу через довольно широкую реку. Недалеко от противоположного берега наш плот перевернуло снарядом, разорвавшимся рядом, и гаубица ушла под воду. Мне пришлось, повесив на шею крючок с тросом, привязанный к тягачу, трижды нырять в холодную воду и искать на ощупь тяговое кольцо гаубицы, чтобы зацепить его крючком. Причем каждый раз, когда я всплывал, чтобы набрать в легкие воздуха, немцы начинали меня обстреливать из стрелкового оружия. К счастью, они были относительно далеко и попали в меня один раз, когда я находился на глубине около двух метров. Я ощутил довольно болезненный удар в спину, но пуля, потерявшая к тому времени скорость, уже не смогла пробить меня. Потом я обнаружил на спине довольно большой синяк. Я зацепил гаубицу крючком и тягачом вытащил ее на берег. Мы помыли и смазали гаубицу, и на следующее утро она была готова к бою.

А «Орден славы» мне вручили за эпизод, который произошел в конце августа 1944 года на территории Румынии. Передовые части 59-й гвардейской дивизии прорвали оборону немцев и устремились вперед. А нашей артиллерийской батарее было приказано в составе колонны прибыть в пункт А на освобожденной территории. Всего в колонне было около 100 человек. Колонна шла по лощине. Справа и слева от дороги на расстоянии 50–90 метров тянулись хребты, по которым, судя по всему, еще утром проходила линия обороны немцев, а сейчас местами дымились бывшие окопы.

Я сидел в кабине тягача, который тянул нашу гаубицу. Пару дней назад командира нашего орудия ранило, и меня назначили новым командиром. Одновременно я оставался наводчиком. Остальной расчет отстал и плелся где-то в хвосте колонны. Наша машина была второй от головы колонны. От монотонного гула мотора тягача и медленного покачивания меня тянуло ко сну. Впереди, справа по движению колонны, над всей лощиной возвышался холм. На вершине холма зияли амбразуры огневой точки немецкой обороны. «Удачное место для дзота выбрали фрицы, всю лощину контролируют!» – подумал я и сделал усилие, чтобы не заснуть. Мы продолжали медленно двигаться вперед. Как только головной автомобиль колонны поравнялся с холмом, вдруг по нему ударил пулемет из, казалось, мертвого дзота, и машина остановилась, как вкопанная. Я понял, что следующей мишенью будем мы, и быстро нырнул вниз. Водитель не успел среагировать, и очередью из дзота ему пробило грудь. Когда я понял, что немецкий пулеметчик перенес огонь на третью машину, быстро приоткрыл дверь и закатился под тягач, вытащил водителя и перевязал ему рану.

Тем временем немецкий пулеметчик бесчинствовал: он расстреливал всех, кто пытался вырваться из колонны. На моих глазах он убил молодого бойца, который не добежал пять метров до вершины левого хребта. После боя подсчитали, что он убил семь человек из колонны и дюжину ранил. Вся колонна залегла и не знала, что делать, как выжить. Пехотинцы открыли по пулеметчику огонь, но достать его на расстоянии 130 метров в железобетонной коробке было нереально. Могла помочь только артиллерия, но она находилась в походном положении. Чтобы привести в боевое состояние почти трехтонную гаубицу, нужен целый орудийный расчет из восьми человек, а я один.

Тем не менее я решил попробовать развернуть гаубицу при помощи рычага, сантиметр за сантиметром. К счастью, немецкий пулеметчик заметил это, только когда я почти развернул ее.

Фриц наконец увидел, что на него направляют орудие. Он начал яростно обстреливать меня, понимая, что это для него смертельная опасность. Но было поздно – эффект от стрельбы был минимален, щит гаубицы надежно прикрывал меня. Пули царапали металл, но с жалобным скрипом рикошетили в разные стороны. Теперь стояла задача произвести точный выстрел. Открыв затвор, я увидел в конце тоннеля ствола гаубицы крышу немецкого дзота, совместил центр разреза ствола с центром амбразуры огневой точки, зарядил осколочный снаряд и произвел выстрел. Через мгновение крыша дзота взлетела в воздух.

Люди в колонне не сразу поняли, что произошло. Но когда все стихло, вдруг откуда-то появился командир батареи и начал меня поздравлять и обнимать. Подходили незнакомые бойцы и благодарили меня. А мне хотелось поспать и расслабиться.

Сейчас я что-то тоже устал – слишком много сегодня было переживаний. Остальное я тебе расскажу в следующий раз, а сейчас пойду посплю».

Он встал и медленно, по-стариковски, пошел в свою спальню.

Но следующего раза не случилось. Вскоре дед заболел. У него обнаружили рак. Он пролежал несколько месяцев и в начале марта умер, не дожив до следующей годовщины Дня Победы.